Ф Достоевский - интимная жизнь гения

Марья Димитриевна настаивала на его встрече с Вергуновым: "с ним я сошелся, он плакал у меня, но он только и умеет плакать", с горечью заметил Достоевский.

Чтоб не обижать Вергунова, Достоевский скрыл свои собственные переживания и спокойно рассуждал о шансах возможного брака Марьи Димитриевны с молодым учителем. Ему приходилось взвешивать свои слова и пускаться на мелкие хитрости: "я знал свое ложное положение, - пишет он Врангелю, - ибо начни я отсоветовать, представлять им будущее, оба скажут для себя старается, нарочно изобретает ужасы в будущем". Но что бы он ни говорил Марье Димитриевне, он прекрасно понимал, что она чувствовала себя госпожой и владычицей по отношению к новому другу, а он был её жертвой.

"Она предвкушала наслаждение любить без памяти и мучить до боли того, кого любишь, и именно за то, что любишь, и потому-то, может быть, поспешила отдаться ему в жертву первая".

Эти слова о Наташе из "Униженных и оскорбленных" вполне применимы к Марье Димитриевне и к её отношениям с Вергуновым и, как это ни странно, с Достоевским. Она и мучила их обоих, и сама из-за них мучилась, и в этом соединении морального и любовного садизма и мазохизма находила особое наслаждение. И это её болезненное, сложное ощущение перекликалось с такими же тенденциями Достоевского. Ему было тяжело, мучительно, и самая острота его страдания вызывала холодок восторга, Напряженность, необычность обстоятельств, слезы и страсть, обида и желание - все это соединялось в невыразимо жгучее ощущение интенсивности бытия. Моментами ему казалось, что он теперь любит её больше прежнего - за её измену, за мучительство, за оскорбление.

Его охватывало неодолимое стремление все отдать Марье Димитриевне, пожертвовать своей любовью ради её нового чувства, уйти и не мешать ей устраивать жизнь, как ей хочется.

Когда Марья Димитриевна увидала, что Достоевский не упрекает её, а только заботится о её будущем, она была потрясена. Но Достоевскому не пришлось долго страдать в позе мученика, и добровольной жертвы его Марья Димитриевна не приняла. "Не плачь, не грусти, не все ещё потеряно, ты и я и более никто", - сказала она, видя его страдания. В самый критический момент в ней снова вспыхнули жалость и нежность к Достоевскому. "Она вспомнила прошлое, и сердце её вновь обратилось ко мне", - этими словами он описывал поворот в её настроениях.

Когда он менее всего ждал этого, она бросилась в его объятия и вознаградила его за все, что он претерпел. "Я провел не знаю какие два дня, - писал он Врангелю, - это было блаженство и мученье нестерпимое".

Передалась ли ей страсть Достоевского, была ли она захвачена возвратом собственного чувства, попалась ли в путы сложной игры или не захотела отказаться от владычества над обоими мужчинами - все равно какой ценой - но несомненно, что она снова вступила в интимные отношения с Достоевским, и он мог сказать: "к концу второго дня я уехал с полной надеждой".

Но несмотря на "доказательства любви", как он выражался, он сознавал трудность собственного положения. Прежние иллюзии его рухнули, Марья Димитриевна предстала ему в новом обличьи, и вместо недавней ясности чувств, в душе его ныне царил полный хаос.

Когда он выехал из Кузнецка и опьянение недавней близостью выветрилось в дороге, он подумал, что, согласно французской поговорке, "отсутствующие всегда неправы": "я далеко, а он с ней".

Как бы ни были горячи недавние поцелуи Марьи Димитриевны, на верность её рассчитывать нельзя было. Да и кто мог поручиться, что после отъезда Достоевского она не начнет колебаться и не вернется к молодому любовнику?