Ф. М. Достоевский. Новые материалы и исследования

Пушкин послужил ему только предлогом, чтобы развить несколько парадоксов и повторить несколько мыслей, раньше высказанных другими. Герои первых поэм Пушкина (копии с байроновских типов) и сам Онегин у Достоевского явились какими-то цыганами, скитальцами. Русский человек, по его мнению, — скиталец по натуре. Ему тошно, ему скучно дома; он томится тоскою за себя и за других; он хочет спасать и себя, и других, — и спасет! Спасет и себя и Европу!.. Что за дикая мысль! Но она подкупила толпу, слушателей Достоевского: отсюда слезы и обмороки, потрясение нервов! Почему? Да потому, что все мятущиеся и непоседные скитальцы, Онегины, воспетые и излюбленные Пушкиным: и социалисты, ходящие и не ходящие в народ, и нигилисты, и сербские добровольцы — все это скитальцы! Какому-нибудь нигилисту, конечно, приятно приравнивать себя к Черняеву[1494] или Кирееву[1495], но для правды и здравого смысла это совсем не приятно… "Наша страна бедная, наша страна нищая; но по ней сам Христос прошел", — эта мысль еще в 50-х годах была высказана Тютчевым в прекрасном стихотворении[1496].

Мысли Достоевского о православии и христианстве… На эту тему можно много и долго говорить; но нельзя говорить разумно и толково, не прочитав богословских сочинений Хомякова да и не одного Хомякова. Но ни один мало-мальски образованный священник не скажет, что достаточно знать одну молитву, например "Господи и Владыко живота моего", для того, чтобы сделаться истинным христианином. В "Братьях Карамазовых" эти взгляды Достоевского высказаны точнее и выражены образно — в старце Зосиме и в Алеше, но оба типа крайне тенденциозны, ибо обусловливают истинное христианство непосредственным, чуть не первобытным состоянием людей. В мире монашеском люди, подобные Зосиме, представляют отрадное явление, как в мире житейском добродушные (фантастичные) Алеши, но оба мира не могут состоять из таких людей. В "Карамазовых" я мог бы указать такие воззрения Достоевского, которые почти целиком заимствованы из философии некоторых виленских обрусителей 60-х годов, полагавших, что просвещение и терпимость не нужны для православия.

Психический анализ у Достоевского, действительно, изумительный; но он употреблял его во зло и, думается мне, виртуозничал: всякая душевная мерзость непременно оправдывается и в конце всего перерождается в доблесть, но не простую, смиренную, а поднимающую бунт: уважай-де меня! Тут у Достоевского всепрощение, а к западникам (к которым и сам когда-то принадлежал) — если не злоба, то бичевание (в "Бесах"), — прием, недостойный художника!

Я не читал "Дневника писателя", но прочел в газетах речи Достоевского, обращенные к молодежи. Что такое эти речи? Да опять то же — та же московская речь, та же лесть (пусть и неумышленная): "Вы такие и этакие, (не добавлено — "скитальцы")!.. Нет, "друг истинный" не то бы сказал и иначе бы вразумил!.. Эти речи к молодежи даже не умны; но они приятно волнуют, возбуждают… И вот из похорон Достоевского вышло-то, чего, конечно, никто не ожидал: обожание, не лишенное глубокого комизма! Люди, не верующие ни в бога, ни в черта, пьют деревянное масло; нигилисты и нигилистки, недавно курившие папиросы в Казанском соборе[1497], спешат в Невскую лавру читать псалтирь и чуть не дерутся за очередь!.. Я не переставал любить Достоевского как писателя, но правда выше всего.

Автограф // ЦГАЛИ. — Ф. 1129. — Оп. 1. — Ед. хр. 11.

266. А. Н. Плещеев — А. Г. Достоевской

<С.-Петербург> 2 марта 1881 г.

Извините, бога ради, многоуважаемая Анна Григорьевна, что я несколько замедлил доставить вам "заявление", о котором вы мне говорили. Вчера хотел лично быть у вас, но утром было чтение, посвященное памяти Федора Михайловича в одной женской гимназии, а вечером произошла ужасная катастрофа, всех переполошившая[1499]. Не знаю, как вы найдете следующего рода заявление:

"Смерть моего незабвенного мужа послужила поводом присылки ко мне громадного количества заявлений сочувствия в виде адресов, телеграмм, писем и пр. Не имея возможности благодарить отдельно каждого из посылавших эти заявления, я прибегаю к посредству печати для выражения моей глубочайшей признательности всем почтившим меня теплым вниманием своим, которое останется навсегда незабвенным для меня и послужит мне утешением в моем тяжелом горе"[1500].

Постараюсь быть у вас на днях, если позволите. Мне бы хотелось о многом еще побеседовать с вами…

Автограф // ЛБ. — Ф. 93.II.7.88.

267. А. Г. Достоевская — Е. Ф. Юнге

Феодосия. 14 августа 1881 г.