Ф. М. Достоевский: писатель, мыслитель, провидец. Сборник статей

Идея Богочеловечества, художественно поставленная у Достоевского, стала одной из главных идей русской религиозно-философской мысли, и осмыслялась она не только в области антропологии и историософии, но и в сфере онтологии. В Богочеловечестве, «как единстве Бога со всем сотворенным миром – в человеке и через человека» [204], видели христианские мыслители России путь к преодолению разрыва между Творцом и тварью, между Богом и отколовшимся от него в грехопадении бытием. И если Боговоплощение восстановило связь между Богом и миром, то Богочеловечество возвращает мир к его Творцу и Создателю.

Достоевский и Хайдеггер: сопоставительный анализ подпольного человека и Dasein А. А. Григорьев канд. филос. наук

В предлагаемой статье проводится сопоставительный анализ двух произведений: «Записки из подполья» Ф.М. Достоевского и «Бытие и время» М. Хайдеггера. Глубокая осведомленность Достоевского в философии и тяга позднего Хайдеггера к поэзии позволяют организовать своеобразный заочный диалог философствующего писателя и философа, ангажированного поэзией.

Темы, поднимаемые Достоевским, во многом созвучны и конгениальны хайдеггеровским экзистенциалам Man, забота, слухи, любопытство и др. Основная фигура повести воплощает собой как бы голое говорящее сознание, комплементарно «Я-говорению присутствия», выговариваемого как бытие-в-мире (по Хайдеггеру) и восходящего к трансцендентальному единству апперцепции кантовской философии. Но если Хайдеггер ищет цельности и целостности, характеризующие «монадность» Dasein, то для Достоевского интересна целостность сознания, фундирующая и целостность человека в целом (идея воплотившегося Логоса), и человека как воплощенной атомарности идеи, нацело определяющей и «поглощающей» своего носителя. Парадоксалист «сознателен» до мозга костей, а для Хайдеггера сознание и познание – только один из способов бытия при-сутствия. Дальнейшие движения мысли обоих мыслителей пересекаются в понимании бытийного статуса идеи-сознания, но расходятся в запредельной «устремленности к» – образ Христа для Достоевского и обезбоженный мрак Хайдеггера, мрачная решимость, внимающая зову собственной совести в своем бытии к смерти.

Принципиальный вопрос, по которому радикально расходятся в своей интуиции мира и человека русская и западная философские традиции, касается доступности или недоступности человеку интеллектуального созерцания. Русская традиция в основном придерживалась положительного ответа на этот вопрос, а западная – отрицательного (категорическое утверждение Канта о радикальной конечности человека). Неискоренимый платонизм и тем самым «прямолинейный» онтологизм (космизм) русской мысли, опирающийся на базовые условия интеллектуального созерцания, общеизвестен. Трансцендентализм западной мысли, впервые обозначивший свою позицию во времена Декарта, получил детальнейшую разработку в произведениях Канта («Критика чистого разума) и окончательное завершение в «логических» формулировках Гегеля («Феноменология духа» и «Наука логики»), по большому счету отверг идею интеллектуального созерцания.

Русская мысль, никогда не игнорировавшая гносеологические мотивы, в своих основных интенциях тяготела к онтологии платоновского толка, преломленного через многовековую традицию христианского истолкования произведений Платона. Европейская мысль, наоборот, математизированная и конструктивизированная в своей ориентации на науку, видела свою основную тему в координатах мысленного эксперимента как основы европейского экспериментального знания. В этом плане тема интеллектуальной интуиции – это тема возможного, а не реального опыта. Для российской интеллектуальной традиции все с точностью до наоборот. Поэтому интерпретация платонизма и различное понимание его, характерное для Достоевского и Хайдеггера, является «бытийным» фоном данной работы. В силу ограниченности объема эта тема может быть только намечена, но не исчерпывающе раскрыта.

Итак, перед нами своеобразный эксперимент «чистого разума» с самими собой, который осуществляется на виртуальной площадке заочного диалога, позволяющей встретиться Ф.М. Достоевскому, представленному своим текстом повести «Записки из подполья», и М. Хайдеггеру, представленному своим самым знаменитым произведением «Бытие и время». Но интеллектуальная честность требует признать – невозможно ограничиться только этими двумя знаковыми произведениями, обращение к более «поздним» произведениям и Достоевского и Хайдеггера оказывается просто необходимым.