ф р финал

— Это я-то не понимаю?! — она натуральным образом вызверилась, словно разъяренная пантерка. — Я не понимаю?! Чтоб ты знал: мой старший брат два года как на дне Кровавого озера, а ты тут мне чирикаешь! — Чуть успокоившись, она продолжала тише: — Очень мы друг друга любили, в детстве не разлучались... Он был зухвалый парень, с юности охотничал с позволения маркиза, от пахотных или там пастушьих забот получил освобождение. Удачливый был, дичину в замок носил, матери белок набил на

шушунчик, зимой матерущего волка принес, в одиночку его взял. Красивый был парень, видный, девушку завел, жениться хотел... И попался однажды маркизе на лесной дороге. Так-то он в деревне бывал редко, маркиза его допрежь не видела — но может, кто из соглядатаев донес, что есть такой красивый парень... Маркиза забрала его в замок, и угодил он в «опоенные». Когда стал ни на что для женщин не пригоден, маркиза поначалу хотела отослать его назад в деревню и даже дать немного денежек — он две недели вел себя примерно, смирился. Только я ему рассказала уже, что к чему, что это насовсем. Дело было за обедом, мне рассказали подавальщицы. Он схватил столовый нож — у них только ручки золотые, а лезвия стальные, преострющие. Я ему забыла рассказать, что двое лакеев, за трапезой неотлучно стоящие у кресла маркизы, — телохранители. Скрутили. Ну, хоть не мучили... Теперь будешь говорить, что я ничего не понимаю?

На ее личике отразилось столь неподдельное горе, что Тарик покаянно вымолвил:

— Я же не знал, прости...

— Создатель простит...

— И что же делать?

— Не трепыхаться и подчиняться исправно, — непререкаемым тоном сказала Ялина. — Раз она возжелала тебя сделать «гостем» — еще поживешь. А когда ей надоешь, глядишь, и в живых оставит, в замке пристроит, если ее ублаготворишь... Так что готовься. Она послала гонца к графине Ралу, есть у нее такая закадычная подруга, года два уж вместе развлекаются...

— Да, она мне говорила...

— И не разобъяснила, чего будет?

— Да нет...

— Ну конечно, что тебя раньше времени полошить... Она ведь с мужем приедет, а господин граф пользует и женщин, и мужчин одними «бадахарскими штучками». Позовут тебя, меня, еще других — и начнется веселье на пару-тройку деньков. С собой они и Шалуна приведут...

— Это еще кто?

— Ты у нее в спальне картины разглядывал?

— Ну, немного...

— Может, видел такую, где здоровенный псище бабу понуждает?

— А ведь видел... На другой, мне показалось, она же, только там не пес, а черный жеребец...

— Ага, Мрак. И баба, точно, одна и та же — графиня Ралу. Ты не бойся, Мрак только женщин жулькает, а вот Шалун — и женщин, и мужиков, и графа тоже. Чего кривишься? Сам попробуешь. А картины обе в позапрошлом году малевал худог из столицы. Славный какой-то, дворянин по рождению. Привезли его ночью, тайно. Пообещали две пригоршни золота, он и поверил, соблазнился, дуралей старый. Кто б его живым отпустил? Чтобы проболтался в столице? В Кровавое озеро сбросили, но сначала отравили за ужином — маркиза сказала, что столь известного мастера негоже убивать как простого мужика. Но сначала подождали, чтобы он еще две картины сделал — для маркизы и для графини. Вот такая у нас развеселая жизнь, привыкай к ней заранее, чтоб потом не ерепениться. Ты что смотришь жалостно, как пьянчуга на пустой последний жбан? Не помирай прежде смерти, Мрак тебя не отпробует, он только женщин жулькает. Шалун — другой расклад, но, говорю тебе с полным знанием дела, и к Шалуну можно притерпеться, это поначалу тягостно... У Лекаря всякие мази есть, чтобы не болело ни там, ни сям. Я-то и с тобой жулькаться буду, когда окажемся не заняты маркизиной службой. Ты мне по нраву, ты симпотный, с тобой будет приятно не просто для потешения маркизы с графиней, а для услады души...

Ялина говорила не злорадно, дружески даже, но Тарик ее сейчас ненавидел — за то, что с улыбочкой тянула его в ту грязь, где с головой бултыхалась сама... К его радости, она встала:

— Ну, пойду уж, а ты хорошенько подумай, как привыкать будешь, потому что тебе дороги назад нету: запрягли — так тяни воз, чтобы кнута не отведать...

Не оглядываясь прошла к двери и дернула рядом с ней какой-то шпенек. Слышно было, как в коридоре звякнул колокольчик, словно в вату завернутый — толстенная дверь гасила звуки. Ее кто-то выпустил, щелкнул замок, и Тарик остался один посреди тишины. Сел на кровать, стиснул руками голову. Мыслей было столько, что они путались, мешая друг другу, но над всем господствовал тоскливый ужас.

Отчего-то сразу верилось, что Ялина не врет, не запугивает его по наущению хозяйки, чтобы сделать сговорчивее, что здесь и в самом деле потаенно для большого мира происходит все то, о чем она рассказала. До чего хорошо и приятно было читать вечером жутики, растянувшись на постели, в покое и уюте, грызя орешки, прихлебывая фруктовое питье, кусая коврижку, но оказаться наяву посреди жутика, достойного пера Стайвена Канга... Жуть пробирает до костей...