ф р финал

Трудами троих угощение понесло немалый урон, пиво было допито, и Тарик перевернул свою чарку, показывая, что ему достаточно. Коваль дернул блямбочку на стене, во дворе громко прозвонил колокольчик, пришла симпотная крепко сбитая молодка, убрала со стола, подала низкие широкие чашки с водой и белые утиральники для рук с вышитыми синим и зеленым рыбками. Когда ушла с ними, в кузнице что-то неуловимо переменилось: лица у обоих стали особенно серьезными, вдумчивыми. Тарик не знал, с чего начать, но священник ему помог:

— Рассказывайте, сударь Тарик, что у вас стряслось. Барталаш почти что ничего не рассказал... вернее, это вы ему далеко не все рассказали и поступили правильно: Барталаш хороший человек, но нужными умениями не наделен, ни к чему направо и налево рассказывать о своих напастях. А вас ведь посетили нешуточные

напасти, иначе не сорвались бы впервые в жизни в самостоятельный путь... Рассказывайте без утайки, а мы постараемся чем-нибудь да помочь в меру наших скромных сил...

Приободрившись, Тарик заговорил, стараясь выделить главное и пропускать лишние подробности. Рассказал о появлении «доброй бабушки», оказавшейся весьма даже недоброй, о ее ночном приходе в облике пантерки, о молниях, бивших в церковь, о сокрушении площадки для музыкантов, о бабкиных сообщниках с их улицы и с Кружевной — обо всем плохом. В завершение подал священнику бляшку из Серой Крепости — но тот, окинув ее лишь беглым взглядом, передал ковалю, а тот, положив ее на уграбистую ладонь, накрыл другой и посидел так без движения с застывшим лицом.

— Ну, что... — сказал он, возвращая бляшку Тарику. — Правду говорили ваши торговцы: ничего здесь нет от нечистой силы, иначе она б не вынесла святой воды и проявила себя, отец не даст соврать... (Священник кивнул.) Безобиднейшая вещь. Есть в ней что-то потаенное, а вот что, в толк и не возьму, никогда такого прежде не попадалось. Это как незнакомый запах — если прежде его никогда не вдыхал, не поймешь, что он такое. Бывает так со старожитными предметами, очень уж давно они в земле пролежали, из употребления вышли, разучились их понимать...

— Выходит, не все разучились? — спросил Тарик. — Зачем-то же им бляшка страшно нужна: сначала пугали, потом груду настоящего золота обещали — и ведь, сдается мне, не врали...

— Могли и не врать, — кивнул коваль. — Проще и легче купить, ежели отобрать не могут, а запугать не получается. В золоте у них сплошь и рядом недостатка нет. Что ж не продали?

— Вот уж никак не из пустого упрямства, — сказал Тарик. — Честно вам говорю, обычному человеку я бы продал за хорошую цену, отдал бы деньги папане, чтобы пустил на дело. К чему мне за нее цепляться? Вон даже вы не знаете, что за потаенное в ней, а ведь почтенный Барталаш говорил, что человек вы очень даже непростой... Может, это потаенное я так и не открою никогда... Тут другое.

Не хочу я ее продавать черным. Не из упрямства в вере — верующий из меня нерадивый, каюсь, святой отец, но так уж обстоит... Они змеюками вползли на нашу улицу, за короткое время причинили немало зла, даже убили людей, которых я с детства знал. И ведь не остановятся, я думаю. Вот мы и решили с ними драться, сколько сил хватит. Это моя улица, я на ней родился, всю жизнь прожил, хорошего от людей видел в сто раз больше, чем плохого. И не дам я ее в обиду. Понимаю, что нам одним не по силенкам, ищу помощи, где удастся... — Он помолчал и закончил: — Уразуметь бы только, зачем им бляшка нужна...

— Кто ж знает... — пожал могучими плечами коваль. — Какую-то выгоду они для себя усматривают, и немалую, иначе так не польстились бы...

— О бляшке пока не будем... то есть вообще не будем, — мягко, но решительно сказал священник. — Она тут далеко в стороне. Из всего, что вы рассказали, явствует: у вас и в самом деле завелся ковен. Но и об этом — погодя. Расскажите-ка лучше о вас, сударь Тарик. Про то, что видите цветок баралейника, помянули... Но твердо мне сдается: есть что-то еще. Три раза вы к этому подходили — и всякий раз в сторону сворачивали. Не могу я ошибиться. И коли уж ищете у нас помощи, мы на полную откровенность рассчитываем. Смотришь, что-то дельное и посоветуем...

— Я понимаю, — кивнул Тарик. — Держал в себе не потому, что собрался что-то скрывать, а оттого, что хотел сначала подробно рассказать о черных. А началось все так...

Сначала он запинался: не сразу находил нужные слова, преодолевал что-то в себе, но собеседники слушали с таким участливым вниманием, что он не заметил, как разговорился. Рассказал, как это с ним началось вскоре после появления «эликсира любви», как он стал видеть цветок баралейника, как начал, до сих пор не понимая, как это у него получается, видеть сквозь стены; даже, отведя глаза, сознался, что подглядывал за родителями в их спальне, и заверил, что делал это исключительно из неодолимого желания узнать, как обстоит у взрослых (к его радости и облегчению, священник не