ф р финал

А вот теперь пошли взрослые. Сначала для народа попроще и победнее — на толстых канатах подвешены простые широкие доски. Но и они взлетают так же высоко, так что отличие только в украшательстве. А так то же самое: визжат девушки, взметываются подолы летних платьиц, и конечно, толпятся зеваки. Единственный случай, когда девушкам (незамужним!) вполне политесно показать ножки во всей красе, и все видят, какие у них труселя. У дворянок считается категорически неполитесным участвовать в столь предосудительной «простонародной забаве», но давно известно, что иные молодые озорницы (вроде той очаровательной всадницы, что показала Тарику язык) все же и в предосудительных забавах участвуют, разве что одеваются так, чтобы в них ни за что не признали благородных, и точно так же, в платьях без кружев и дорогих украшений, ходят на городские пляски (конечно, в компании столь же не выделяющихся платьем спутников, ради такого случая оставивших дома шпаги и шляпы с дворянскими перьями).

Ну, вот и самые роскошные качели — в виде красивых лодочек из лакированных дощечек, расписанные цветами и листьями, высокие стойки ярко раскрашены и увиты, как и канаты, цветными лентами. И одни как раз освободились. Тарик моментально, со сноровкой давно освоившегося на ярмарках столичного жителя, метнулся туда, опередив две другие парочки (один явно переодетый дворянин со своей молоденькой барышней), сунул качелыцику два медных полтешка (бес знает, как вылетает из кармана денежка на ярмарке!). Пренебрегая деревянной приступочкой в три ступеньки, лихо запрыгнул в лодочку и поманил Тами. Она, как и подобает политесной девчонке, поднялась по приступочке, взялась за канаты, сверкая белоснежной улыбкой в предвкушении лихой забавы.

Качельщик убрал в сторону приступки и перевернул стоявшие на невысокой подставке большие песочные часы в оправе из красного дерева — пошли оплаченные четверть часа.

— Держись крепче! — велел Тарик Тами. — А то ярмарочного дня не было, чтобы кто-нибудь не расшибся.

Тами задорно откликнулась:

— Как у вас говорят? Не учи отца прижимать девчонок на плясках! Не беспокойся, не упаду! Давай!

Ну, тут уж наставления ему не требовались! Убедившись, что Тами держится цепко, Тарик сам крепко сжал канаты, присел, двинув лодку вперед, а там с большой сноровкой стал приседать сильнее и сильнее, лодка летала все размашистее, полет все шире... Когда сам оказываешься вверху, тело теряет вес, сердце на миг проваливается в сладкий ужас, мир вокруг сливается в цветные полосы. Так и кажется, что взлетаешь к самому небу, в старые времена полагавшемуся твердью...

Эх, как это было здорово! Мир состоял из цветного мелькания, сменявшегося лазурью чистого летнего небосклона, и волосы Тами летели, сиреневые глазищи сияли, обнаженные руки крепко держали канаты. Когда она проваливалась вниз, легкий подол взметывался, открывая великолепные ножки и еще кое-что (это ярмарка, это качели!), со стороны неизбежных зевак слышались дозволенные

политесом восхищенные возгласы, и Тарик тогда ощущал некую горделивость — на которую, к величайшему сожалению, не имел никакого права. Но ведь не может же все кончиться просто так?! Что, если не врут про Птицу Инотали и ее чародейные перья?

Справа и слева слышался испуганно-радостный девичий визг, но Тами ни разу не взвизгнула, летала вверх-вниз в ореоле рассыпавшихся волос, взметывалось платьице, она была прекрасна — с азартно разрумянившимся личиком, ясными глазищами, то ли обещавшими все на свете, то ли хоронившими все яростные надежды (кто поймет красивых девчонок?), ей было весело, она радовалась жизни...

Подхлестнутый азартной проказой, Тарик раскачивал сильнее и сильнее, силясь дождаться визга, — но не дождался, а там и поумерил размах, приблизившись вплотную к опасному рубежу. В самый неожиданный миг послышался свист медной дудки качельщика, означавший, что их время подходит к концу, и Тарик умерил размах, качели опускались все ниже, а там и вовсе остановились, чуть покачиваясь. Слегка задыхаясь, Тарик спросил:

— Покачаемся еще?

— Нет, хватит, — тоже чуть задыхаясь, ответила Тами. — Вполне достаточно, как-нибудь в другой день... Все и так было чудесно!

Слышавший это качелыцик проворно придвинул к Тами приступочку — а Тарик спрыгнул без нее, хотел подать Тами руку, но она, ловко удерживая равновесие, спустилась сама. К лодочке тут же направилась та самая парочка, в которой Тарик всерьез подозревал переряженных простыми горожанами молодых дворян, а он пошел вслед за Тами. Она отошла в сторонку, достала из сумочки красивый костяной гребешок и стала старательно, сверкая улыбкой, расчесывать спутавшиеся роскошные волосы. Сказала:

— Да, это было чудесно! У меня нет зеркальца... Я не очень страшная?

— Ты обворожительная, — хрипловато сказал Тарик.

— Это я-то, дикарка из гаральянских лесов? Ты, наверное, стольким девочкам это говорил...

— Тебе первой, — ответил он вовсе уж хрипло.