Ф. В. Каржавин и его альбом «Виды старого Парижа»

Через тридцать лет, когда о Каржавине стали много и охотно писать, проявилась другая крайность – соблазн сделать из него «второго Радищева». Попытки представить его «революционером», «философом-материалистом», «последовательным атеистом», «многогранным ученым» и даже «крупнейшим теоретиком архитектуры XVIII века в России (а пожалуй, и не только в России)»5 не могли не вызывать возражений среди историков и в конце концов вылились в публичную дискуссию об общественно-политических взглядах Ф. В. Каржавина6. К тому времени появились уже публикации, которые опирались на новые источники и содержали более взвешенные трактовки, оценки и выводы; таким образом, тенденция в историографии постепенно начала меняться7.

Между тем в этой действительно незаурядной биографии остается еще много неясного. Достаточно сказать, что у нас до сих пор нет достоверного изображения Каржавина, притом что его «портрет», пущенный в обиход без какой-либо атрибуции и провенанса автором концепции «Каржавин – второй Радищев»8, кочует из публикации в публикацию и украшает статью в Википедии. Принимать его в расчет, как бы этого ни хотелось, мы не можем.

Другое предполагаемое изображение Каржавина – миниатюра из Русского музея «Портрет неизвестного офицера армейской пехоты» (1792) – до сих пор остается неподтвержденной гипотезой. Миниатюра приписывается художнику И. А. Ерменеву, с которым Каржавин близко сошелся в Париже9. Предположение, что на ней изображен Ф. В. Каржавин, в свое время высказал автор монографии о Ерменеве Алексей Николаевич Савинов (1906–1976)10. Но поскольку Каржавин не был ни «офицером армейской пехоты», ни вообще военным, ученый подчеркивал, что в данной атрибуции «нельзя быть уверенным до обнаружения бесспорного <…> портрета [Каржавина] для сопоставления с миниатюрой 1792 года» (ил. 1)11. В то же время отметим тщательно выстроенную аргументацию Савинова – не только с опорой на документальные свидетельства, но и с учетом известной склонности Каржавина к мистификациям подобного рода. Во всяком случае, сегодня гипотеза ленинградского ученого остается единственной аргументированной и продолжает вызывать споры, поскольку есть с чем спорить12.

Ил. 1. Портрет неизвестного офицера армейской пехоты (1792) – гипотетический портрет Ф. В. Каржавина

У нас по-прежнему нет «бесспорного портрета для сопоставления». Но исследовательская оптика, настроенная определенным образом с учетом гипотезы Савинова, способна вдруг обнаружить, казалось бы, в уже не раз виденном «смеющемся мужчине» – рисунке Каржавина (ил. 2) из Пушкинского Дома13 – физиогномическое сходство с «неизвестным офицером» из Русского музея. Если принять во внимание это сходство, а также оборотную сторону листка, где между строк крамольной оды Г. Р. Державина «Властителям и судиям»14 вписана лежащая (упавшая?) фигура полуодетой женщины (ил. 3), то невольно возникает мысль о гротескном автопортрете15.

Ил. 2. Смеющийся мужчина – рисунок Ф. В. Каржавина, не ранее 1787 г.

Но пока мы вынуждены признать: единственным источником, дающим хотя бы какое-то представление о внешности Каржавина, остается паспорт, выданный ему французскими властями для поездки на остров Мартиника. Согласно этому документу, датированному 1776 г., «тридцатидвухлетний уроженец Петербурга» имел «рост около пяти футов и двух с половиной дюймов, волосы и брови темно русые, лицо овальное, полное»16. Немного для портрета. Сделать образ «русского парижанина» эпохи Просвещения более отчетливым скорее помогут его мысли, облеченные в слова, и дела, воссоздать которые, надеюсь, поможет эта книга.

Ил. 3. Ода Г. Р. Державина Властителям и судиям – автограф Ф. В. Каржавина, не ранее 1787 г.

Настоящее издание – первая публикация альбома Ф. В. Каржавина «Виды старого Парижа», который ныне хранится в рукописном фонде Научной библиотеки Московского государственного университета. Отсутствие исследований, связанных с этой рукописью17, позволяет заменить традиционный историографический обзор обширным перечнем литературы о Каржавине, который читатель найдет в конце книги. При этом не могу не сказать, что испытываю глубокую благодарность к моим предшественникам, труды которых всегда оставались для меня ценнейшим подспорьем в работе.

Все же одно исключение, считаю, здесь уместно будет сделать. Я имею в виду первую полноценную биографию Ф. В. Каржавина, так и не увидевшую свет, но долгие годы служившую источником и прочным основанием немалому числу исследователей, к ней обращавшихся. Хочется верить, что напоминанием об этой работе будет восстановлена несправедливо прерванная нить научного поиска и удастся хотя бы отчасти исполнить наш долг по отношению к памяти ученого, разделившего трагическую судьбу миллионов своих соотечественников.