F20. Балансировать на грани

Олег же с самой нашей первой встречи принялся собирать из разрозненных частей моей жизни нечто, напоминающее счастье. Каждый человек уникален, и я уникальна по-своему. Когда я сошлась с Олегом, никто из моих подруг и родственников не поддержал нас. В то время я обижалась. А сейчас могу сказать, что тоже не понимаю Катю, муж которой ежегодно крупно гуляет налево, периодически притаскивая в дом позорную болячку. Не понимаю Машу, которая подобно сороке, падка на блестящие вещицы, позволяя дарителю делать с собой всё, что ему заблагорассудится. Мне чуждо поведение Нины, много лет не подпускающей к себе никого из-за боязни вновь разочароваться.

С каждым новым вздохом думать получается лучше.

Все мы разные, всем нам нужен свой уникальный мужчина. Моим оказался чокнутый, который научил жить так, чтобы улыбаться, радуясь каждому дню. Таять в его руках. Никогда меня не пугала его болезнь, никогда я не считала, что мы не справимся с его демонами, хоть и знала, что, окажись на моём месте Нина или Маша, всё пошло бы прахом.

Стоило выслушать Олега, позволить ему объясниться. Своим признанием он пошатнул устои нашей необычной на первый взгляд семьи. Он сказал, что освободил Алину. Что она сама хотела этого. В данный момент я чувствую то же самое.

Для того чтобы понять, что мы с Олегом созданы друг для друга, мне пришлось оказаться в шкуре его бывшей жены.

Возможно, именно сейчас я умираю. Слышала, что в последние минуты жизни даже у тяжелобольных людей, много недель находящихся в бреду, прояснялся рассудок. Чтобы они могли попрощаться. Иначе как объяснить поразительную ясность ума и чёткость мысли, которой у меня никогда не было в лучшем моём состоянии?

– Олег, – зову я одними губами, не надеясь, что он ответит, – помоги мне.

Глава 26. Олег

Не верю своим глазам. Как только я приблизился к её постели, она позвала меня. Отец посоветовал не видеться с Алей до операции, и я с ним согласился. Ведь она не хотела, чтобы я приближался к ней. Поэтому и попала под машину. Убегала от психа, то есть от меня.

Но я всё равно приехал, просто чтобы посмотреть на её бледное, но вместе с тем красивое лицо, убедиться, что она дышит. Потому что не смог поверить врачам и родителям. Я боялся, что они, сговорившись, будут мне лгать, опасаясь ухудшений. Вижу, что напрасно сомневался. Аля дышит, моргает, даже пыталась что-то сказать. Я наклоняюсь, приблизив свое лицо к ее виску, и осторожно целую, шепча:

– Это я, моя маленькая. Всё будет хорошо. Прости меня.

Она засыпает, и я покидаю палату. Сердце болит, оно как будто превратилось в каменную глыбу, тянет, ноет, тяжело его носить и не вырвать из груди. Утыкаюсь лбом в прохладную стену. Страшно. Держись, шизофреник, тебе надо пережить это время, дождаться завтрашнего дня. Хватаюсь за голову, отказывающуюся соображать. Мозг закипает, проводя сотни аналогий. Ситуация до тошноты знакома, до боли известна, словно я вновь прохожу через случившуюся много лет назад катастрофу. Будто наступаю на собственные следы, не имея возможности или сил сделать шаг в сторону. Выбрать другую дорогу.

– Это ты виноват в том, что случилось с моей дочерью! – за спиной раздаётся голос Алиной мамы. Этого ещё не хватало.

– Чёртов ублюдок, убирайся отсюда немедленно, пока я не вызвала полицию! – В заплаканных глазах Светланы Афанасьевны горит несвойственная ей решимость. – Мало того, что поломал жизнь моей дочери, так вздумал окончательно прикончить её, как и предыдущую свою жену, толкнув под машину? – шипит она.

– Мне и без вас тошно, поверьте.

– Замолкни! Не желаю тебя слышать! Клянусь своим здоровьем, я засажу тебя за решётку, докажу, что именно ты спровоцировал аварию. Имей в виду, её состояние на твоей совести! Если Аля… – Она всхлипывает. – Ты один будешь виноват в её смерти!

«Ты один виноват в её смерти!» Брошенные с ненавистью и отчаянием слова действуют как катализатор, последний кусочек головоломки встаёт на место. Круг замкнулся, крыша съехала. Вот оно. Светлана Афанасьевна рыдает, обвиняя меня, потому что… Потому что Али больше нет.

Не видя и не слыша ничего вокруг, я делаю шаг назад, понимая, что совершил. Становится ясно и до тошноты понятно, что минуту назад я убил свою Алю. Смотрю на свои руки. Убил её. Меня трясёт, слёзы брызгают из глаз.

Тот самый вечер, последний вечер жизни Алины, возникает в памяти настолько чётко, словно это случилось вчера. Я вернулся с работы, после смены устал как собака. Отпустил сиделку, вымыл руки и, заставив себя принять дружелюбный вид, прогнал отчаяние, которое всегда сжимало в тиски при мыслях о своей навсегда парализованной жене. С улыбкой зашёл к ней в комнату. Тут никогда ничего не менялось. Идеальный порядок, ведь некому разбрасывать вещи, лишь изредка возникал слой пыли, с которым ловко справлялась сиделка. Запах лекарств с нотками пота и прочих человеческих запахов ударил в нос. Тот самый запах больницы, который преследовал меня и на работе, и дома. Всегда.