F20. Балансировать на грани

Выживет ли она? Шансов много, но возможно всякое. И отек лёгких, и остановка сердца. Надеюсь, мамаша сознательно отнесётся к лечению. Ни единого, к чёртовой матери, сомнения: если родители откажутся от госпитализации, если врачи не заметят опасности, и девочка умрёт через несколько дней – в её смерти буду виноват только я.

Мимо пробегает спортсмен, быстро обгоняет меня и устремляется вперёд, легко касаясь кроссовками асфальта. Взглянув на свои кеды, я тяжело вздыхаю: одежда явно не для бега, но что поделаешь? Бегу следом.

Хочется вернуться, попросить докторов, чтобы тщательно обследовали девочку, хочется попросить её мать настоять на госпитализации. Никто не будет слушать отстранённого врача, а я давно сжёг свой диплом, чтобы не занимал места на полках.

Бегаю я долго и возвращаюсь домой вспотевший, усталый, запыхавшийся.

– Ну слава Богу! Мы тебя уже потеряли! – машет руками Катя.

Её муж, Михаил, кидается её успокаивать, шепча что-то вроде: «Я же говорил, что он в порядке». Девушка, представившаяся Алей, тоже здесь – почему-то не уехала со всеми гостями. Она скрестила руки на груди и смотрит на меня… «как-то странно» – это самое неподходящее выражение из всех, что только можно подобрать, но иного у меня не находится. Наверное, выгляжу я ужасно, не говоря уже про запах пота, струйки которого до сих пор катятся между лопатками. Хочется в душ, переодеться в более подходящую одежду и побегать ещё. Хочется оказаться в своей комнате.

– Олег, тебе не следовало вмешиваться сегодня, – наконец говорит сестра.

И без неё знаю, что не следовало. На мгновение перед глазами – стены психбольницы, даже приходится качнуть головой, чтобы прогнать иллюзию.

– Единственное, что мне следовало, – восклицаю яростнее, чем стоило бы, реагируя на разочарованный взгляд сестры, – утопить в бассейне её мамашу, которая доверила ребёнка двум сумасшедшим тёткам, разукрашенным в стиле Джокера!

Эффект восхитительный. Именно в такие моменты начинаешь понимать, что никто из твоих близких, хм, друзей, не верит в твою невиновность.

«А ведь он может» – настолько ясно читается на лицах присутствующих, что я усмехаюсь.

– Подожди, что ты такое говоришь, Катя, – возражает Аля. – Он же спас ребёнка, пока мы все испуганно таращили глаза! А мамаша этой девочки, действительно, непонятно чем занималась с Павлом в беседке в саду.

Называется, помощь пришла, откуда не ждали. Но разговор этот пора заканчивать. Я поворачиваюсь в сторону входной двери и совершенно серьёзным голосом произношу:

– Эмиль, пойдём.

Киваю головой и иду к лестнице. Тишина, ударившая в спину, становится лучшей наградой за мой необдуманный подвиг.

С Эмилем мы моемся в душе, после чего укладываемся на мою кровать. Я даже уступаю ему подушку и двигаюсь, чтобы парню было комфортно. Он не любит, когда я касаюсь его во сне. Наверное, я не нравлюсь Эмилю, или же он не является геем. Скорее всего. Впрочем, я этого ещё не решил.

* * *

Нейролептики крайне медленно растворяются в воде. Жаль. Мне бы хотелось наблюдать, как они шипят, раздуваются, пенятся. Я мог бы представить, как всё это происходит в моём желудке. Как дрянь впитывается в кровь и за несколько секунд разносится по всему организму, наконец, попадает в мозг, где и происходит самое интересное. Нейролептики снижают передачу нервных импульсов в тех системах мозга, где передатчиком этих самых импульсов является дофамин, вызывая при этом такие побочные эффекты, как паркинсонизм, тризм челюстей, слюнотечение… нарушения менструального цикла – ну хотя бы это мне не грозит, – половые дисфункции, депрессию, развитие онкологической патологии, бесплодие… Я мог бы говорить о побочных эффектах часами. Но это всё потом, а сначала…

Сначала ты перестаёшь быть. Тебя словно нет. Зато есть судороги, скованность, тики, непонятные ощущение в области солнечного сплетения, сон с открытыми глазами, ощущение придавленности к земле. И это только самое начало. А потом ты медленно тупеешь.

Наблюдая, как вода в унитазе уносит в канализацию отраву, я думаю о том, что мысль о побеге в первые месяцы заключения была основной. Правда, потом я перестал понимать, зачем хочу убежать. И когда один раз об этом спросили, я растерялся и полез через забор обратно. Это была моя единственная возможность унести оттуда ноги: больше меня не оставляли одного на свежем воздухе.

И всё-таки жаль, что они не пенятся, не раздуваются, не шипят.

Утром мне позвонили и пригласили на собеседование в ту самую компанию, за которую так отчаянно извинялась Аля. Наверное, ей очень понравился Эмиль. Хм, ещё бы, Эмиль всем нравится.