F20. Балансировать на грани

– Добрый день, Николай Николаевич, – улыбается мама, поднеся телефон к уху. Родители обожают хирурга, спасшего мне жизнь, увы, того же нельзя сказать про его сына. Имя «Олег» считается запретным в доме родителей, где я прохожу реабилитацию и восстанавливаюсь. – Конечно, могу говорить. Да, у нас всё хорошо. Утром Аля сама ходила в магазин. – Мама подмигивает мне. – Да, всё правильно, – улыбается ещё шире. – Как у вас дела? – Вдруг резко становится серьёзной. – Мы же договорились с вами, – отвечает с укором в голосе. Потом смотрит на меня. – Я сейчас. – Выходит из комнаты.

Мама никогда не скрывает, о чём говорит с Николаем Николаевичем. Часто мы втроём общаемся по громкой связи, обсуждая детали лечения, успехи и временные неудачи. Что-то пошло не так? Да нет, я чувствую себя прекрасно, с каждым днём всё лучше. Выздоровление происходит именно так, как предсказывал Баль-старший. Прогресс очевиден. Значит, моя операция тут ни при чём. Кроме плохих новостей о здоровье дочери, лишь одна тема может испортить маме настроение при разговоре с Николаем Николаевичем. Они обсуждают Олега. Почему Николай не позвонил мне? Какую информацию мать пытается скрыть? Нехорошие предчувствия ускоряют биение сердца. Убавив звук телевизора, я, хватаясь за мебель и стены, на цыпочках подбираюсь к двери и замираю, прислушиваясь.

– Мне очень жаль вашего сына и ещё больше вас, но поймите, подобные новости не пойдут на пользу Але, – медленно произносит мама, понизив голос. – Понимаю, вы в отчаянии, но я думаю, что в ближайшее время Але не следует знать про… случившееся. Пожалуйста, не настаивайте.

Очередной удар в груди отзывается болью. Последнее, что я слышала об Олеге, заключалось о том, что его выписали из больницы и он отдыхает в доме родителей, приходя в себя после интенсивного лечения, которое должно было «выбить» из его больной головы мысли о суициде. Но, судя по маминым репликам, что-то пошло не так.

– Нет, это вы меня простите, – между тем продолжает говорить она. – До свидания.

– Что случилось? – Я распахиваю дверь и вижу, как мама прижимает телефон к груди. Выглядит испуганно, будто узнала что-то страшное.

– Ничего, – она нервно разводит руками и быстро уходит на кухню.

Я, схватив трость, не отстаю. Несколько минут молча наблюдаю, как она вдруг кидается оттирать металлической губкой до блеска вычищенную кастрюлю.

– Мама, что случилось с Олегом? Почему Николай Николаевич не позвонил мне?

– Что с ним может ещё случиться? – оживляется она. – Лечит голову.

– Мама, если я позвоню сама, то Николай и Инна скажут, что с ним всё хорошо, как делают это последние месяцы, да? Отшутятся. Что вы от меня скрываете?

– Мы же договорились, что пока не поправишься, не будешь спрашивать о нём.

– Не было такого. Это ты поставила условие. И как я вижу, подговорила наших общих знакомых, которые в последнее время все как один ничего о нём не знают. – Устав стоять, я присаживаюсь за кухонный стол.

– Он сумасшедший. Больше о нём нечего знать, – резко возражает мама.

– Это мы ещё посмотрим.

Опираясь о стены и трость, я, борясь с усталостью, довольно резво ковыляю к себе в комнату, которую перенесли на первый этаж, чтобы мне было удобнее. Вызываю такси на ближайшее время и принимаюсь собираться.

Ещё до аварии мы сильно сблизились с Инной Викторовной, что, если вдуматься, вовсе не удивительно, ведь у нас одна общая цель – помочь важнейшему мужчине в наших жизнях, приходящемуся ей сыном, а мне – любимым человеком. После аварии мы созваниваемся не реже двух раз в неделю, обсуждая моё лечение и возвращение в город. Я не подвергала слова свекрови сомнениям, принимала за правду всю полученную от неё информацию о физическом и психическом здоровье Олега. Сегодня утром довольно бодрым голосом Инна Викторовна заверила, что состояние её сына не меняется. Я подозревала, что ему плохо и одиноко, но также понимала, что помимо поддержки родных, Олег нуждается в квалифицированной помощи профессионалов, отвергая которую чуть не разрушил себя, меня. Нашу семью. Я ждала, когда смогу приехать и обнять его, хотя бы позвонить и пожаловаться, как мне больно и трудно лечиться. А ещё рассказать, что прикосновения его ледяных рук мне снятся по ночам, вместе с его запахом, напоминающим высушенную на солнце траву, одновременно душистую и свежую. Аромат его кожи давно ассоциируется с домом, надёжностью и безопасностью.

– Аля, ему сейчас не до тебя! – заходит ко мне мама.

– Разберёмся.

– Доченька, ну зачем ты это делаешь? Пойми, никто не ждёт от тебя милосердия. Все наши родственники и друзья рады, что вы расстались.

– Мы не расстались. Я не искала встреч только потому, что родители Олега сказали: он пока меня не узнает. Он тяжело перенёс угрозу моей жизни, но я никогда не говорила, что отказываюсь от него. А после того, что узнала недавно… тем более. Его никогда никто не поймёт так, как я.

– Аля, что скажут люди?!