Фабиан. История одного моралиста

— Якоб! — воскликнула она и покраснела. — Да ты нисколько не изменился! Поздоровайтесь с дядей!

Дети протянули ему ручки и сделали книксен. Это были девочки. Они больше походили на мать, чем она на себя прежнюю.

— Мы не виделись по меньшей мере лет десять, — сказал Фабиан. — Как ты живешь? Давно замужем?

— Мой муж — главный врач в Карола-хаус. Большой карьеры там не сделаешь, а до частной практики руки не доходят. Возможно, он поедет с профессором Вандбеком в Японию. Если там дело наладится, я с детьми тоже переберусь туда.

Фабиан кивнул и пристально посмотрел на девочек.

— Тогда было лучше, — тихо сказала Ева, — помнишь, когда мои родители уехали? Мне было семнадцать лет. Как время-то бежит! — Она со вздохом поправила девочкам матросские воротнички. — Не успеешь зажить собственной жизнью, как на тебя уже ложится ответственность за твоих детей. В этом году мы даже к морю не сможем поехать.

— Это, конечно, ужасно, — заметил он.

— Да, — сказала она, — но нам пора идти. До свидания, Якоб.

— До свидания.

— Дайте дяде ручку!

Малышки сделали книксен и ушли, прижимаясь к матери. Прошлое свернуло за угол, держа за руки двоих детей, прошлое, ставшее чужим, почти неузнаваемым. «Да ты нисколько не изменился!» — сказало ему Прошлое.

— Ну, как погулял? — спросила мать после обеда, когда они вдвоем распаковывали в лавке ящик отбеливающего порошка.

— Я был наверху, возле казарм. И в школу тоже зашел. А потом встретил Еву. У нее двое детей. Она замужем за врачом.

Мать пересчитывала пакеты и расставляла их на полке.

— Ева? Это та, хорошенькая? Что у вас там было? Ты тогда два дня не являлся домой!

— Ее родители уехали, и мне пришлось пройти с ней полный курс обучения. Ей это было впервой, а я свою задачу выполнил на совесть.

— А я так беспокоилась! — сказала мать.

— Но я же послал тебе телеграмму!

— В телеграммах есть что-то зловещее. Я тогда больше получаса просидела над ней, все не решалась прочитать.

Фабиан доставал пакеты из ящика, мать продолжала ставить их на полку.

— А не лучше ли тебе поискать место здесь? — спросила она. — Или тебе уже не нравится у нас? Ты мог бы жить в гостиной. Да и девушки здесь куда приятнее и не такие сумасшедшие. Может, и жену себе нашел бы.

— Я еще не знаю, как поступить, — отвечал он. — Не исключено, что я останусь. Я хочу работать. Хочу действовать. Хочу, наконец, иметь перед глазами цель. Если я ее не найду, я ее выдумаю. Дальше так продолжаться не может.

— В мое время так не бывало, — заметила мать. — У людей была цель — заработать деньги, жениться, обзавестись детьми.

— Возможно, и я привыкну к этой мысли, — сказал он, — как это ты всегда говоришь?..

Она оставила свои пакеты и многозначительно сказала:

— Человек — раб привычки.

Глава двадцать третья Пильзенское пиво и патриотизм Бидермейер по-турецки Фабиана обслуживают задаром

Под вечер Фабиан пошел в старый город. Его взору уже с моста открылись прославленные на весь мир старинные здания, которые он знал столько, сколько помнил себя: бывший дворец, бывшая Королевская опера, бывшая придворная церковь, удивительные, но бывшие. Луна медленно-медленно, словно скользя по проволоке, перекатилась со шпиля дворцовой башни на шпиль церковной. Терраса, простиравшаяся вдоль берега, вся поросла старыми деревьями и почтенными музеями. Город, его жизнь, его культура были в отставке. Вся панорама напоминала пышное кладбище. На Старом рынке Фабиан встретил Венцката.

— В следующую пятницу наш класс соберется в погребке при ратуше, — сообщил Венцкат, — ты еще будешь здесь?

— Надеюсь, — сказал Фабиан, — если удастся, приду.

Он уже хотел идти дальше, но Венцкат пригласил его в пивную. Жена, сказал он, уже две недели на водах. И они отправились к Гассмейеру пить пильзенское пиво.

После третьей кружки Венцкат ударился в политику.

— Дальше так продолжаться не может, — горячился он. — Я состою в «Стальном шлеме», хотя и не ношу значка, — не имею права из-за моей гражданской практики. Но это дела не меняет. Пора начать отчаянную борьбу.

— Ну, если вы начнете, никакой борьбы не будет, будет только отчаяние, — сказал Фабиан.

— Возможно, ты прав, — воскликнул Венцкат и хватил кулаком по столу. — Тогда, черт возьми, мы все погибнем!

— Не уверен, что народу это придется по душе, — возразил Фабиан. — Неужто у вас хватит смелости обречь на гибель шестьдесят миллионов человек только потому, что понятия о чести у вас точно у рассерженных индюков, которые бросаются на всех и вся?

— В мировой истории всегда так бывало, — решительно заявил Венцкат и осушил свою кружку.

— Значит, она что спереди, что сзади — все одно, ваша мировая история! — вскричал Фабиан. — Такое даже читать стыдно, а еще стыднее вдалбливать это в головы детям. Почему нужно все делать, как когда-то? Будь история так последовательна, мы бы до сих пор сидели на деревьях.

— Ты не патриот, — заявил Венцкат.

— А ты — остолоп, — крикнул Фабиан, — это куда прискорбнее.

Потом они выпили еще пива и, осторожности ради, переменили тему.