Фабиан переглянулся с Малин и отметил, что ей так же отвратителен человек по другую сторону стола, как и ему.
– «Я не знаю». Узнаешь? – Он встал и начал ходить кругами по комнате. Еще немного, и у него будет клаустрофобия. – Я не знаю. Я не знаю. Я не знаю. Но между тобой и мной есть различие. Или, точнее сказать, одно из всех миллионов различий, а именно то, что я говорю правду. Я, черт возьми, понятия не имею, что такие, как ты, делают со своими мерзкими сопливыми козявками, и я не уверен, что у меня есть желание это узнать. – Он встал за Хольмбергом и оперся о спинку его стула. – Малин, что скажешь? У тебя есть какое-нибудь предположение?
Малин пожала плечами и покачала головой, не меняя выражения лица.
Фабиан видел по ней, что она совсем не согласна с его линией. Конечно, он вышел за рамки. Ну и бог с ним. Он больше не в силах сдерживаться.
– У нас был один такой в классе, настоящий подонок, – продолжил он. – Тебе, пожалуй, он бы понравился. Он обычно их съедал. И не только свои собственные, но и чужие. И утверждал, что это вкусно. Может быть, в этом что-то есть? Что скажешь?
Юаким Хольмберг проигнорировал слова Фабиана, прилепил козявку к пустой банке из-под колы и потянулся за новой банкой.
– Нет, об этом забудь. Больше никакой колы, – Фабиан схватил банку. – Пока ты, черт возьми, не расскажешь, что произошло.
– Я же рассказал. Я сидел на своем троне…
– Ты хочешь сказать, в кресле.
– Да, и…
– Ласкал самого себя. Мы это поняли.
– Нет, я только собирался, но не успел зайти так далеко.
– Ну, как скажешь…
– Фабиан, я могу с тобой поговорить? – Малин кивком попросила его выйти вместе с ней и закрыла за ними дверь. – Что на тебя нашло? Что ты вытворяешь?
Фабиан перевел взгляд на подвешенный к потолку телевизор, который как раз транслировал проходившую пресс-конференцию. Херман Эдельман сидел на подиуме за гроздьями микрофонов слева от начальника Главного полицейского управления Бертиля Кримсона. Справа сидел Андерс Фурхаге из Полиции безопасности и говорил о том, что нельзя исключать версии о теракте. Поэтому у нескольких политиков усилена личная охрана, и уровень угрозы в стране повысился с 2 до 3 по пятибалльной шкале.
– Фабиан? Что-то случилось? – Малин попыталась встретиться с ним глазами.
Его первым порывом было изобразить непонимание. Но он слишком хорошо знал ее тон и брошенный на него взгляд. Она не отступит, пока он не сдастся и не признается.
– Случилось, не случилось. Не знаю… Прости. Я… – Он закрыл глаза и стал массировать виски. – У нас с Соней сейчас не все гладко, и я, честно говоря, не знаю, как пойдет дальше. И сегодня ночью… я глаз не сомкнул.
– А ты думаешь, я сомкнула?
Фабиану показалось, что его окатили ушатом холодной воды.
– Тогда могу сказать тебе вот что: мало того, что я устанавливала личность этого подонка. Благодаря двум моим драчунам последние недели я практически не смыкаю глаз в прямом смысле этого слова. Но это не значит, что я могу притащиться сюда и вести себя как сволочь.
– Да, ты совершенно права, – сказал Фабиан, который не мог с ней не согласиться. – Я просто-напросто его не перевариваю. Что-то есть во всем его…
– Да, он мерзкое ничтожество, делающее странные вещи, о которых лучше не слышать. Но он не убийца. Не он разрезал министра. Его даже нет в ролике с камеры наблюдения.
– Я знаю. Но почему он все скрывает и отказывается рассказывать?
– А он не отказывается. Это ты не слушаешь.
– Не слушаю что? Он только и говорит, что не знает. Снова и снова…
– К тому же ты неправильно задаешь вопросы. Поэтому с этой минуты допрос буду вести я.
Они вернулись в комнату для допроса, где Хольмберг опять засунул указательный палец в нос.
– Ладно, Юаким, начнем сначала, – сказала Малин, закрыв дверь за Фабианом. – Ты только что сел на твой так называемый трон и хотел немного поразвлечься. – Она открыла банку колы и протянула ему. – Но тут что-то произошло.
Хольмберг влил в себя больше половины банки, громко рыгнул и кивнул.
– Но что, я не знаю. – Он замолчал, и Малин никак не прерывала тишину, которая ширилась и наконец заполнила каждый уголок в комнате. – Мне показалось, что в холле раздались какие-то звуки, но я не был полностью уверен, – продолжил он. – Я настроил стерео и только что включил фильм.
– И ты выключил фильм.
– Да, и вышел посмотреть, в чем дело.
– И в чем?
– Не знаю, – Хольмберг допил колу и стал сжимать банку.
В комнате опять воцарилась тишина, и Фабиан обменялся взглядом с Малин. Как всегда, она читала его как открытую книгу и знаком попросила вести себя спокойно и ждать. Но через несколько минут он четко увидел, что ей тоже тишина начала действовать на нервы.
– Все будто стало белым.
Реплика раздалась словно из ниоткуда, и Фабиан с Малин не были уверены, что услышали правильно.
– Что значит «белым»? – Малин придвинула свой стул ближе к Юакиму.
– Не знаю. Белым.
– А потом?
– А потом я проснулся в ванне, привязанный собачьим поводком.
– И ты совсем не помнишь, как ты туда попал?
Хольмберг покачала головой.
– Но все было белым. Ты что-то слышал?