Фабиан Риск

Больше она ничего не сумела сказать, поскольку в ухе щелкнуло. Она нажала на зеленую кнопку, чтобы перезвонить, но не успела, поскольку дверь распахнулась. Задержав дыхание, попыталась заставить сердце не так громко биться. Было неясно, видел ли он ее или слышал. Но она отчетливо слышала его медленные вдохи и чувствовала едкий запах горелых волос. Тянулись секунды, пока он наконец не закрыл дверь и она смогла выдохнуть.

Если бы в ее руке внезапно не зазвонил телефон. Три роковых сигнала, потом ей удалось его выключить. Но хватило двух сигналов – дверь опять распахнулась.

– Я так и подозревал, – услышала она его голос, пытаясь не попасть в его руки, которые обшаривали полку, как две ядовитые змеиные головки. Но это оказалось невозможно, и скоро они схватили ее за нижнюю часть правой голени.

Ноги всегда были ее сильной стороной. Всю жизнь она в любую погоду ездила на велосипеде, а в школе всегда бегала почти быстрее всех в классе. Но теперь ее пинки были такими же бессмысленными, как крики о помощи, когда он стащил ее с полки и перекинул через плечо, как только что подстреленного зверя, которого скоро разорвут и ошкурят. Она протянула руку, чтобы за что-то схватиться, но нашла только какую-то одежду и начатое вязание.

Дуня попыталась вырваться, ударить его и укусить в спину, но он держал ее словно в тисках, причем безо всяких усилий. Только сейчас она поняла, что он тоже голый, и, судя по мускулам, которые играли под кожей на его спине и ляжках, когда он шел к окну и задергивал шторы, шансов у нее не было. Он мог сделать с ней все что угодно.

– Я не хотел тебя долго мучить, – сказал он и пошел к кровати.

Дуня никогда никого не убивала. Для нее это был самый последний выход, если вообще считать это выходом. Сколько она себя помнила, она всегда была убеждена, что есть другой путь. Путь, где оружие и насилие заменяются диалогом.

Но теперь она знала лучше.

Не доходя до кровати, Бенни Виллумсен пошатнулся и уронил кухонный топор на пол, словно терял равновесие. Он сделал поползновение идти вперед, но остановился в шаге, пытаясь не упасть.

И только тогда он заметил острие, торчащее прямо из левой груди. Он понятия не имел, что это, но ему, вероятно, проткнули оба легких и сердце, которое все еще качало кровь. Он четко это ощущал. Острие вошло обратно в грудь, и из дырки полилась кровь, толчками стекая на его тренированный живот.

Дуня не знала, попала ли она куда надо, и поэтому вертела спицу, стараясь повредить как можно больше внутренностей. Он по-прежнему стоял на ногах, но ничего не говорил. Было неясно, понял ли он вообще, что произошло. И только когда она со всей силы воткнула еще одну спицу между ребер с другой стороны позвоночника и проткнула правое легкое, он медленно осел на пол. Словно лошадь, которая легла умирать.

– Почему? – она посмотрел ему в глаза. – Почему ты не взял меня в Чевлинге, когда у тебя был шанс?

Ответа не последовало.

Но вопрос в его взгляде, пока он не потух, сказал более чем достаточно.

Это был не он.

66

– Седерледен[62] или Шеппсбрун? – водитель такси искал его взгляд в зеркале заднего обзора.

– Шеппсбрун, – ответил Фабиан с заднего сиденья, глядя на мобильный. Где-то в нем находился так называемый подарок Нивы. Больше она ничего не захотела сказать.

– Говорю на всякий случай: так будет дольше.

– Я не спешу, – отозвался Фабиан, не отводя глаз от экрана телефона.

– Значит, ты не из тех, кто выбирает маршрут из принципа. Я вообще-то могу согласиться с тем, что этот безобразный туннель надо зарыть. Если некуда девать деньги, так сказать. Хочешь верь, хочешь нет, но я участвовал в демонстрации против третьей полосы. Хотя это было до того, как я начал водить. Теперь, когда сам целыми днями сидишь за рулем, ясно видишь, как политики буквально утопили инфраструктуру Стокгольма в дерьме. Согласен?

Фабиан не ответил, но попросил водителя сделать громче радио, которое по иронии как раз передавало Fake Empire[63] группы The National именно тогда, когда они проезжали мимо королевского дворца. Водитель замолчал и усилил звук, и баритон Мэтта Бернингера заполнил салон. Фабиан оторвал глаза от мобильного и увидел несколько темных силуэтов – какие-то парни бросились в проулок, словно речь шла о жизни и смерти, и скрылись там.

Он стал думать о Теодоре. Может быть, потому, что они были одеты в куртки-бомберы и худи. Весь последний год сын до посинения клянчил у них такую одежду. В конечном итоге он сам скопил деньги, пока Фабиан и Соня договорились сказать «нет», мотивируя это тем, что это хулиганская одежда и, какой бы она ни была красивой, провоцирует драку.