Фабий Байл. Живодер

Джош Рейнольдс ФАБИЙ БАЙЛ: ЖИВОДЕР

Сорок первое тысячелетие.

Уже более ста веков Император недвижим на Золотом Троне Терры. Он — Повелитель Человечества и властелин мириадов планет, завоеванных могуществом Его неисчислимых армий. Он — полутруп, неуловимую искру жизни в котором поддерживают древние технологии, ради чего ежедневно приносится в жертву тысяча душ. И поэтому Владыка Империума никогда не умирает по-настоящему.

Даже в своем нынешнем состоянии Император продолжает миссию, для которой появился на свет. Могучие боевые флоты пересекают кишащий демонами варп, единственный путь между далекими звездами, и путь этот освещен Астрономиконом, зримым проявлением духовной воли Императора. Огромные армии сражаются во имя Его на бесчисленных мирах. Величайшие среди его солдат — Адептус Астартес, космические десантники, генетически улучшенные супервоины.

У них много товарищей по оружию: Имперская Гвардия и бесчисленные Силы Планетарной Обороны, вечно бдительная Инквизиция и техножрецы Адептус Механикус. Но, несмотря на все старания, их сил едва хватает, чтобы сдерживать извечную угрозу со стороны ксеносов, еретиков, мутантов. И много более опасных врагов.

Быть человеком в такое время — значит быть одним из миллиардов. Это значит жить при самом жестоком и кровавом режиме, который только можно представить.

Забудьте о достижениях науки и технологии, ибо многое забыто и никогда не будет открыто заново.

Забудьте о перспективах, обещанных прогрессом, о взаимопонимании, ибо во мраке будущего есть только война. Нет мира среди звезд, лишь вечная бойня и кровопролитие, да смех жаждущих богов.

Пролог. САДЫ АДА

140. М31

Мелюзина танцевала в садах ада.

Тонкая серебристая трава дымилась и сыпала искрами под ее ступнями, опаляя их до костей. Воздух был столь сладким, что перехватывало дыхание, а ветер вцеплялся в алые клочья кожи будто когтями. Но она продолжала танцевать, ведь остановиться значило умереть. Здесь было запрещено прекращать один танец и начинать другой. В этом мире любое начало и завершение являлось табу.

Мир этот не был настоящей планетой — скорее тенью, отброшенной на небосвод в сиянии гибнущей звезды. То был мир удовольствий, сотворенный из грез обезумевших псайкеров и фанатиков, а затем по капризу божества обретший цельность. У него одновременно не было имени и было их слишком много. Мелюзина знала лишь название — Каллакс, — пусть и не была уверена, называется так сама планета или место, куда ее занесло. Впрочем, каким бы зловещим ни было его имя, сей мир вечно менялся, преображаясь, дабы соответствовать желаниям своих обитателей. Океаны, что еще утром наполнялись кровью, к вечеру обращались в гранатовый сок. Леса вздымались и опадали, будто ленивые волны, вспыхивали пламенем, когда солнце высоко поднималось в небе, и остывали вечером, становясь рядами обугленных стволов. К утру они опять покрывались зеленью, и цикл начинался вновь.

Мелюзина танцевала, пока легкие не задрожали, а руки не стали будто резина. Танцевала, пока рвались мускулы, и ободранные ступни немели. Танцевала, хотя сердце бешено стучало и все перед глазами расплывалось. Все дальше и дальше кружилась она по серебряным лужайкам под качающимися деревьями из платины и золота.