Фабиола или Церковь в катакомбах. Повесть из эпохи гонения христиан

С этими словами она пошла в помещение, где жила Сира, открыла ее сундучок и порывшись в нем, достала богато расшитый красный платок из дорогой ткани. Сира покраснела почти, как тот платок и просила не принуждать ее носить такую дорогую вещь, тем более, что платок этот служил ей памятью ее лучшего прошлого и она старательно прятала его от чужих глаз. Но Ефросиния, желая скрыть происшествие, была неумолима, и платок был наброшен на Сиру, укрывая ее раненую руку. После чего Сира удалилась в маленькое помещение, где происходили встречи старших невольниц со своими друзьями, расположенное напротив комнаты сторожа.

Она держала в руке корзину, покрытую скатертью. Едва только она вошла туда и остановилась у входа, как послышались шаги. Это была девушка лет шестнадцати – семнадцати, одетая очень бедно, но чисто. Она бросилась навстречу Сире и обняла ее с такой радостью и сердечной привязанностью, что глядя со стороны трудно было догадаться, что глаза этой девушки никогда не видели света.

– Садись, моя дорогая Цецилия, – сказала Сира ласково, подводя ее к скамье, – сегодня я принесла тебе необыкновенный ужин и ты с удовольствием поешь.

– Но ведь ты меня так радуешь каждый день.

– Нет, не каждый; сегодня моя добрая госпожа прислала мне кушанье со своего стола и я принесла его тебе.

– Если это кушанье было послано ею тебе, то почему же ты принесла его мне дорогая сестра?

– Потому что мне гораздо приятнее угостить тебя им, чем съесть его самой.

– Нет, дорогая Сира, нет, так быть не должно. Господь хотел, чтобы я была нищей, и я должно исполнять Его святую волю. Мне нельзя ни есть дорогих яств, ни носить богатой одежды; я хожу в убогом рубище и ем то, что ты даешь мне. Я люблю только твой суп, которым ты угощаешь меня из милости, не смотря на то, что так же бедна, как и я. Я всегда буду благодарна тебе за твою доброту и всегда буду довольна тем, какая я есть – бедное слепое создание Божие. Мне кажется, что Господь больше любит меня такою, чем если бы я питалась лучшими кушаньями и богато наряжалась. Я предпочитаю стоять на коленях у дверей вместе с Лазарем, чем сидеть за столом богача с князьями.

– О, насколько ты лучше и рассудительнее меня, дорогое дитя! Пусть будет по твоему. Я отдам это блюдо моим подругам и принесу тебе твое обыкновенное скромное кушанье.

– Благодарю тебя, дорогая сестра, я подожду тебя. Сира ушла в комнату невольниц и поставила перед завидующими ей и лакомыми подругами свое серебряное блюдо. Так как господа временами поощряла их лакомствами, они не удивились, но бедная Сира ощущала слабость от потери крови и опасалась, что подруги обратят внимание на ее богатый платок, которым была обвязана ее рука, поэтому она сняла его при входе в комнату, а затем, не желая противиться воле Ефросинии, снова накинула его, как смогла. Сира была уже в нижнем дворе, возвращаясь к своей слепой подруге, как вдруг заметила одного из высокопоставленных гостей, шедшего к выходу с недовольным лицом и она спряталась за колонну, чтобы избежать его грубых домогательств. Это был Фульвий. Бросив на него случайно взгляд, Сира точно окаменела. Сердце ее заколотилось, она задрожала, словно находясь в страшной опасности, ноги подгибались, на лице выступила испарина, глаза широко раскрылись, как будто она находилась под влиянием того магнетизма, который испытывает птица под взглядом змеи. Она с трудом подняла руку и осенила себя крестным знамением, затем незаметно скрылась за занавеской, закрывавшей вход. Едва она успела уйти, как Фульвий достиг того места, где она только что стояла. Он шел, глядя себе под ноги. Внезапно он вздрогнул и отшатнулся назад, пораженный видом того, что лежало перед ним на земле. Опомнившись, он быстро осмотрелся. Вокруг никого не было; никто не видел его кроме тех глаз, от которых он не мог скрыться и которые читали в его сердце. Фульвий опять взглянул на ужасный предмет и хотел было поднять его, но рука его вдруг бессильно опустилась. Он услышал приближающиеся шаги и, узнав воинскую поступь Севастиана, стремительно поднял с земли красный платок, упавший с руки Сиры. Он дрожал от страха, запихивая его за пазуху, а когда, в довершение ко всему, он заметил на нем кровь (которая просочилась сквозь повязку на раненой руке Сиры), он зашатался, как пьяный и бросился прочь.

Лицо его было смертельно бледным, когда он не вошел, а вбежал в свое жилище, оттолкнув от себя бросившихся к нему невольников. Сделав жест рукой своему верному слуге, чтобы тот шел за ним, он запер дверь. При мигавшем свете лампы, он бросил платок на стол и указал пальцем на кровь … Мрачный слуга ничего не сказал, но тоже побледнел, как и его хозяин.

– Без сомнения, это тот самый платок, – произнес слуга на иностранном языке, но ее, вероятно, нет на этом свете.

– Ты в этом убежден, Эйрот? – спросил, вперив на слугу свой взгляд.

– Настолько убежден, насколько может быть убежден человек, видевший это собственными глазами. Где вы взяли этот платок и откуда на нем кровь?