Фабрика #17

Коренев с надеждой посмотрел на адвоката, но тот глядел на судью чистыми голубыми глазами ребенка на кукольном спектакле и никаких вопросов не имел. Вопрос был у самого Коренева. На кой черт ему такой адвокат, который никак не проявил себя за время судебного заседания?

В зале поднялся шум. Кто-то завопил с задних рядов:

– Это-то понятно, а какая гнида сперла у меня рабочие перчатки?

– Причем тут перчатки? – ответили ему. – У меня вот гаечный ключ пропал. Надо разобраться, чьих это рук дело!

– Товарищи присутствующие, воздержитесь от высказываний, вводящих суд в заблуждение! – заверещала судья. – У кого-то есть замечания?

Из самой середины зала раздался нетрезвый молодой голос:

– Хочу засвидетельствовать, что накануне застал подсудимого при попытке вынести с территории фабрики два вагона металлолома на общую сумму… Подождите, бумажку найду и дам точную цифру…

Пока обладатель нетрезвого голоса шарил по карманам, сосед дернул его за рукав:

– Сядь, Семен, и не позорься! Тебя же с этим металлолом у забора и словили!

– Пьянь! Когда тебя выгонят с фабрики! Если бы не мамаша…

– Сколько его ловили, да каждый раз выпускают! Что за несправедливость такая! – народ прорвало, и внимание общественности переключилось на Семена и его низкий моральный облик. – Ни присесть, ни встать, как талон выписывают, а ему хоть бы хны! Ему в тюрьме сидеть положено!

– Тихо! Тишина! Всех выгоню из зала! – закричала судья и стукнула молотком, отчего у того сломалась ручка. Боек полетел в зрителей и с грохотом приземлился у ног Коренева. – Устроили балаган! И ты, Сема, сядь, не позорься!

– Ну, ма!…

– Разговоры!

Судья дождалась, пока в зале стихнут волнения, и продолжила:

– Подсудимый признается виновным в совершении кражи и приговаривается к исправительным работам сроком на три месяца. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Она хотела по привычке ударить молотком, но в ее руках осталась только ручка от него, поэтому вместо удара получился дребезжащий стук. Вокруг зашумело и загрохотало – люди вставали с мест и расходились. Коренев продолжал сидеть и переваривать случившееся.

#21.

Толпа зевак расходилась, когда адвокат похлопал Коренева по плечу:

– Видите, замечательно вышло! – сказал с довольным лицом, будто они выиграли дело, а не продули с разгромным счетом. – Такое событие не грех и отметить! Но я не пью, мама не одобряет.

Коренев пребывал в прострации и не отреагировал на поздравления. Месяц назад он был счастливейшим человеком без забот и хлопот, ведущим беззаботный образ жизни холостяка, не обремененного бытовыми трудностями, а теперь беззаботная жизнь скатилась под откос.

Будто кто-то задался целью испортить ему существование, причем затейливо, с выдумкой, исподтишка. Ведь не зря же у Вани выпросили именно его и никого другого. Стоило догадаться. Дернул черт отправиться в дальний путь в неведомые края.

– Очистить помещение! Не задерживаемся! – потребовала судья. – Обеденный перерыв!

Коренев на ватных ногах с портфелем в руках направился к выходу. Он не имел понятия, что делать дальше – где отбывать наказание, какие исправительные работы выполнять.

У двери поджидал человек с маленькой головой и широкой улыбкой.

– Подсыпкин, председатель и основатель альтернативного профсоюза, – повторно представился он. – Борюсь за интересы простого трудового народа любыми доступными способами. Если у вас найдется свободная минутка, хотелось бы с вами пообщаться на насущные темы. Надеюсь, не возражаете?

Коренев рассеянно кивнул. Подсыпкин говорил с переменной скоростью, растягивал слова, проглатывал отдельные звуки и слегка запинался. Даже когда он сообщал очевидные и правильные вещи, ему верилось с трудом. Коренев вспомнил слова потомственного революционера, сказанные в первую их встречу: «Никому нельзя доверять. Особенно себе».

Доверять председателю альтернативного профсоюза не хотелось.

– Приношу искренние соболезнования в связи с вопиющим безобразием, участником которого вам пришлось стать, – говорил Подсыпкин. – Конечно, тотальный произвол и волюнтаризм, помноженный на полное беззаконие, но это не повод сдаваться без борьбы. К примеру, вы заметили Семена? Регулярно бывает пойман на хищениях, но каждый раз выходит сухим из воды. А знаете почему? Потому что его мать – главный судья, – Подсыпкин выпучил глаза, будто сообщил огромную тайну, узнав которую, следовало упасть от изумления.

«Тоже мне, секрет Полишинеля». Коренев еще на суде сообразил, кто кому кем приходится, а всем остальным об этом и подавно было известно. Подсыпкин говорил очевидности и возмущался всеобщей несправедливостью:

– Сплошной произвол. Законы пишутся под НИХ и направлены на защиту ИХ интересов. Но мы не должны сдаваться, нужно поднимать вопросы и ставить ребром, иначе ничего делаться не будет. Вы знаете, как ОНИ зажрались в своих хоромах?!

– Кто ОНИ? – уточнил Коренев. – И как у вас получается называть их с большой буквы?

В целом, люди на фабрике умели говорить еще и курсивом. Это было странно вдвойне, но Подсыпкин проигнорировал вопрос.