Фабрика #17

В больнице шел ремонт. Юный врач тащил стопку медицинских справочников, выносил хлам из палат и кабинетов и раскладывал в коридоре. Справочники он пристроил на подоконнике. Женщины с волосами, собранными в косынки, отмывали и соскребывали со стен старую побелку.

Побрел к окну, покрытому пылью и известью и совершенно непрозрачному. Подошел к подоконнику, вцепился в него руками и уставился в белое пятно стекла.

Ему полагалось быть счастливым и свободным, но не чувствовалось ни того, ни другого. Он сбежал с фабрики, не стал ее частью, вырвался из участка, предоставлен сам себе. Вроде случилось, как хотелось, а ощущение, будто не приобрел, а потерял…

Рукопись!

Чертова кипа бумажек, годящаяся только на растопку, затерялась. Опустил голову. Ему было безразлично, ничего в той рукописи его не тянуло к себе, не цепляло, не представляло интереса. Если бы она оказалась у него, он бы просто ее сжег и забыл о ней. Сколько не вычеркивай слов, как ни упрощай, а то, что остается, не менее скучно, чем вычеркнутое.

Хватит, к черту. Почему бы не дойти до предела и не вымарать все: мешают союзы и междометия – долой; плодятся глаголы – в топку их вместе с существительными, местоимениями и наречиями. Знаки препинания на свалку! И что останется? Пустота? Чистый лист? Этого мало.

Стоп! Отбой. Получается плагиат картин Семена Фролова.

Не успел разочароваться, как его осенило. Поставил пальцем в точку пыли на стекле. Через маленькое круглое пятно проглядывала черная грязь, укрытая измочаленными листьями.

Вот оно.

Идеальное произведение – краткое, многозначное, решительное, лишенное всякого многословия. Каждый в нем может увидеть свое. Кто-то отыщет в мизерном пятнышке материальное ничто, начало всех начал, безразмерный кусочек, который, будучи представлен бесконечным числом, составляет пространство. Другим точка напомнит о конце предложения, жизни, Вселенной, всего сущего. Третий найдет в ней проекцию оси вращения мира.

Но чего-то не хватало. Слишком коротко, примитивно, нужно развить идею, подсказать читателю направление мысли.

Не удержался от многословия и грязным указательным пальцем поставил еще две точки. Пусть будет намек на продолжение.

Вздрогнул.

Сквозь три прозрачных кружка на него уставились глаза.

Рея!

Дернулся, отшатнулся от окна и задел рукавом больничного халата стопку книг. Толстые справочники с глухим стуком сыпались на пол. Они падали на корешки и раскрывались на случайных страницах. Перед ним громоздились десятки томов, представивших свои внутренности – иллюстрации, фотографии, схемы строения органов, рисунок глаза в разрезе, почки, легкие, гортань…

Поверх кучи упал последний том, лежавший в основании стопки – огромный справочник по психиатрии с толстой обложкой и позолоченными тиснеными буквами – и тоже раскрылся.

Взгляд скользнул по образовавшейся горе и зацепился за название статьи: Логорея.

Склонился и прочитал первый абзац:

«Логорея – симптом патологии речи, возбуждение, многословие, ускорение темпа и безудержность речевой продукции. Наблюдается при сенсорной афазии (сочетание с литеральными и вербальными парафазиями), маниакальных состояниях, прогрессивном параличе, шизофрении…»

Рея!

К черту дочь Урана и Геи с толковыми словарями! Вот какого многословия требовал остерегаться Дедуля!

Захлопнул справочник и взглянул на точки. Логорея продолжала улыбаться. Хотел крикнуть «Убирайся!», но онемел от ужаса и едва не потерял сознание. Стены коридора превратились в закручивающиеся спиралью полосы, ведущие к белому окну, за которым заканчивался доступный ему мир.

Логорея улыбнулась, послала воздушный поцелуй и исчезла. Она умерла давно. Первой и под другим именем, которого он не знал.

Он отскочил от подоконника, словно от улья с сердитыми пчелами. С трудом подавил желание схватить эти огромные тома медицинских справочников и швырять их во всех со слезами на глазах, пока бригада санитаров не скрутит его и не вколет целительное лекарство, дарящее болезненное успокоение.

– Приветик! Какая у тебя борода!

Обернулся. Оленька удерживала в руках фотоаппарат с телеобъективом, прибавившим еще пару сантиметров в длине. Она улыбалась и держала палец на кнопке спуска затвора. Ее чистая одежда выглядела инородно на фоне синих стен больницы.

– Меня Ваня прислал, поручил репортаж сделать. Разрешил даже с «голландским углом», – пояснила она с довольной рожей. – Вот в жизни не подумала бы, что ты можешь оказаться маньяком, загубившим семнадцать человек. Точнее восемнадцать, ты же эту медсестру охмурил и зарезал. Жалко девочку, кажется, ее Альбиной звали. Ее муж пообещал тебя найти и убить, – тарахтела Оленька. – Попытка покончить с собой в следственном изоляторе, чтобы признали невменяемым – отвал башки! Кстати, ты так прикольно СИЗО фабрикой называешь, тебя в газетах фабричным монстром прозвали. Видимо, совсем шарики за ролики закатились…

Заметил золотое кольцо на пальце Оленьки и громко замычал.