Фабрика безумия

Избыток страсти к свободе, подогретый успехом в достижении цели войны, произвел во многих людях мнения и поведение, которые невозможно ни удалить увещеванием, ни ограничить властью... Чрезмерное воздействие, которое эти мнения оказали на понятия, стремления и нравы многих граждан Соединенных Штатов, привело к возникновению разновидности сумасшествия, которое я возьму на себя смелость обозначить словом анархия [447].

Это была не единственная из его психиатрических интерпретаций народных настроений, своего рода поэтических метафор, оформленных в медицинскую идиому.

Напротив, это была фиксированная точка зрения, настоящие идеологические очки, через которые Раш смотрел на мир. Его глаза воспринимали все вокруг в понятиях здоровья и болезни. Оппозицию революции он классифицировал как болезнь, поддержку — как терапию. Американцы, лояльные британской короне, «были подвержены болезни, которую Раш окрестил „революциона” (revolutiona)... [в то время как] женщины, которые благожелательно относились к делу революции, излечивались от истерии» [448].

Раш был виртуозом медицинской метафоры, осмыслявшим общественные и нравственные проблемы в медицинских терминах. Показателен в этом отношении предложенный им своего рода словарь под заглавием «Моральный и физический термометр», в котором предлагаются медицинские эквиваленты для нравственных понятий. «Наверху шкалы, — объясняет Карл Бингер, — располагается умеренность, которая ведет к здоровью и достатку. Она совместима с питьем воды, молока и небольшого количества пива. Веселье, сила и питание также могут сочетаться с сидром и перри (грушевый сидр. — Пер.),вином, портером, а также крепким пивом при приеме в небольших количествах и только с едой. Затем шкала быстро понижается до 70° ниже нуля, начиная пуншем и проходя через тодди (разновидность пунша. — Пер.),яичный ром, грог, флип и шраб (фруктовый сок с водкой или ромом. — Пер.)удобавление крепких жидкостей в сладкие в подкрепляющие напитки...» [449]и т. д. В своем письме Джереми Белкнапу Раш пишет: «В 1915 году пьяница, как я надеюсь, будет отвергаться обществом, как лжец или вор, а употребление спиртных напитков в семьях станет столь же редким, как напитков, изготовленных из мышьяка или отвара болиголова» [450].

Иными словами, Раш создавал антиалкогольную пропаганду, наполняя ее медицинской риторикой. Бингер полагает, что «именно он, несмотря на свой моральный Ригоризм, опознал тягу к крепким напиткам как медицинскую и общественную проблему первой величины, которой она, к несчастью, все еще остается» [451]. То, как человек оценивает действия Раша, зависит, безусловно, от того, что он думает по поводу идеологии психиатрического империализма и свойственных ему псевдомедицинских санкций. Бингер, будучи выдающейся фигурой американского движения за душевное здоровье, восхваляет Раша за то, что он «опознал» пьянство как медицинскую проблему. Однако Раш не опозналпьянство как медицинскую проблему, а определилего в качестве таковой [452].

Что касается непристойностей, к произношению которых склонны так называемые сумасшедшие, то Раш полагал, что их слова не имеют смысла и, следовательно, — «непочтительны не более, чем эпилептический припадок...». Этот взгляд он относил к «учениям... медицинской науки...» [453]. Рашу, для того чтобы придерживаться такого мнения, необходимо было рассматривать людей в качестве неодушевленных предметов. Именно так он и делал, сравнивая «очевидные пороки этих умственно неполноценных людей... с разрушительными веществами, которые иногда выбрасываются на поверхность земного шара при землетрясении...» [454]. Однажды вступив на тропу перетолковывания социальных отклонений в качестве душевных болезней, Раш был готов идти до конца. То, насколько далеко он в этом зашел, может показаться невероятным даже современному читателю, приученному рассматривать всякие виды нежелательного поведения как проявления умственного расстройства.