Фабрика игрушек

Дверь в ванную не запиралась, но не беда. Осмотревшись, она сразу нашла то, что надо. Когда соблазнительно завернутая в грязное полотенце, она вошла в комнату, негодяй бесцеремонно рылся в ее сумке. Нож с недлинным, но широким лезвием лежал рядом на полу.

– Я не понимаю, это что, не работает? – спросила Фима, сама невинность, вытягивая руку с флаконом аэрозольного мужского одеколона?

– Чего?

Она щедро брызнула струей одеколона, целясь негодяю в глаза. Получилось! Вслед за этим она схватила со столика тяжелую хрустальную пепельницу, полную окурков, и с силой опустила ее на голову врага. Еще, и еще раз!

Серафима мгновенно напялила на себя свою одежду, взялась за сумку и остановилась.

Поверженный насильник с окровавленной башкой лежал на полу среди живописно разбросанных окурков. Он шевелился и силился открыть глаза, словно спросонок.

Далеко ли она убежит? Поздний час, на улице дождь, ни души. Негодяй придет в себя, догонит и прирежет ее прямо на улице. Что делать?

Фима подняла нож, опасливо покосилась на окно. Комната была ярко освещена голой лампочкой, свисавшей на шнуре с потолка, но окно зашторено грязной занавеской, с улицы ничего не видно.

Негодяй разлепил, наконец, глаза.

– Ты чего, сука? – удивленно спросил он.

С коротким замахом Фима всадила тесак ему в грудь по рукоятку, в самое сердце. Она знала, куда ударить, для студентки мединститута вполне посильная задача.

Что она почувствовала? Раскаяние? Ни в малейшей степени. Радость? Радость – да, но какое-то невысокого градуса чувство, примерно так она ощущала себя после успешно сданного зачета.

Серафима осмотрелась в квартире. Здесь ее ждал сюрприз. В полупустом шкафу, на полке открыто лежали пачки денег, много пачек. Не раздумывая, она сложила деньги в свою сумку. Еще нашлась коробочка с золотыми цацками: сережки, колечки, тоненькие цепочки. Фима взяла и это.

Потом она намочила тряпку и принялась за работу – стала тщательно вытирать повсюду пыль, делая то, чего в квартире давным-давно никто не делал. Движения ее были спокойны, она никуда не торопилась. Если бы сквозь пыльные занавески кто-нибудь все же заглянул в окно, он мог бы подумать, что молодая женщина затеяла усердную уборку. Разве что удивился бы, что в такое неурочное время – глубокой ночью. И еще больше удивился бы, разглядев на полу труп крупного мужчины с открытыми глазами и торчащей из груди рукояткой ножа. Серафима вытирала пыль не из любви к чистоте, она уничтожала отпечатки пальцев.

Трупов Серафима не боялась. Она подрабатывала санитаркой в морге, как правило, в ночную смену, и всякого там насмотрелась.

На другой день, прямо на рабочем месте, она отдалась Федору, коллеге-санитару. В первый и в последний раз, потом она расценивала случившееся как минутную слабость, не стоило так далеко заходить с Федей, однако на их дальнейших отношениях это никак не отразилось.

Федя был младше ее на три года, носил веселую фамилию Гапочка, но казался угрюмым, замкнутым. Силищей он обладал чрезвычайной – чистый медведь. К Серафиме относился с каким-то священным обожанием, как к кумиру, и, понятно, любого за нее готов был порвать на куски. Впрочем, это его чувство не оставалось на виду, а, напротив, глубоко скрывалось. И вообще, Федор Гапочка был чрезмерно сдержан в проявлении своих эмоций. Как он сам признавался Фиме, это не было проявлением застенчивости либо каких-то других черт характера. Скупость эмоций явилась продуктом жизненных наблюдений, особой, если угодно, философии, основанной на постоянном общении юноши Гапочки с покойниками.

Дежуря в морге по ночам, он имел обыкновение отрабатывать на трупах удары. Ребром ладони или ногой запросто переламывал ребра.

Все вместе – огромная сила, хладнокровие и полное пренебрежение к чужой жизни – делало его весьма ценным человеком в банде, и все это очень пригодилось, когда они с Фимой обосновались в Москве.

Поначалу они занялись в столице банальным разбоем, от случая к случаю. Свидетелей в живых не оставляли, убивали своих жертв с равнодушной жестокостью. Больших денег, это стало очевидно, подобным способом не заработать. Однако нашелся вскоре нужный человечек.

Они встретились, словно в романтическом сериале, дождливым летним днем на Тверском бульваре. Серафима шла навстречу ему, опустив голову и низко надвинув капюшон.

Поэтому он не сразу разглядел платиновые волосы, загадочные, притягивающие светлым холодом глаза, завитки ушей, похожие на маленькие пирожные… Ее супер-ноги были прикрыты джинсами, прочие достижения – свободного покроя курткой. Кожа, которая заставляла думать об особо качественной выделке, была совершенно недоступна. Все это он разглядит и оценит, но потом. А пока же немолодой романтический герой остановился, очарованный ее губами: чувственные, изящно изогнутые губы на белом, незагорелом лице, на той части лица, которая не скрыта капюшоном.