Фабрика мухобоек

Марек спал в прежней позе, на губах у него блуждала улыбка – ничего похожего Регина раньше не замечала. Она тоже быстро заснула. Ей приснилось, будто она снова едет в близлежащую Спалу[53] – как в детстве, когда узнала, что там среди сестер-терцианок отдыхает Юлиуш Остерва.

Разбудил ее громкий стук, в коридоре кто-то кричал, что поезд ждет, но Регина ни чуточки не разволновалась. Марек впервые беззаботно рассмеялся, когда она показала ему, как по-настоящему моют уши, а не только делают вид. Дорогу к выходу они отыскали легко, хотя никто их не сопровождал. Вестибюль внизу был пуст, из-за стеклянных дверей не доносилось никаких звуков. Только на маленьком диванчике сидел в одиночестве их муж, отец и глава всех лодзинских евреев. Увидев жену, он встал и поцеловал ей руку, а Марека потрепал по плечу. Такое проявление нежности их не испугало, напротив, даже было приятно. Марек хотел помочь Регине нести чемодан, но это оказалось ненужным: пан председатель вручил ему свою трость, а сам, несмотря на протесты жены, подхватил оба чемодана. Правда, он немного покраснел, но не потому, что ему стыдно было столько тащить, а от нормальной здоровой натуги – почему бы не потренироваться перед Палестиной?

Они вышли на террасу. От музыкантов остался только скрипичный футляр – наверно, уходили второпях. Если б не то, что на этот раз почтенный старец сам тащил чемоданы, все бы выглядело в точности как тогда, когда они приехали. Даже ветер, казалось, не переменился: в воздухе так же порхали клочки хлопка, да и бланки накладных далеко не улетели.

И опять я возле дома, где познакомился с Дорой. Здание ничуть не стало привлекательнее, а окна показались мне еще более мутными. К своему удивлению, я заметил выходящую оттуда Иоханну Хоркхаймер. Что ей там было делать? Из нашего последнего телефонного разговора следовало, что сейчас она должна находиться на другом полушарии. Иоханну вел под руку Юрек – похоже, очень этим гордясь. Я окликнул ее по имени, но она даже на меня не взглянула. Видимо, у нее были для этого основания, и вообще, возможно, она попала в Лодзь, сама ничего – или, подобно мне, почти ничего – о том не ведая. Юрек только знаком показал: мол, все под контролем, – и они сели в машину. Признаться, я рассчитывал на его помощь: зная уже всё про это место, я предвидел впереди трудности. Но если бы я не сделал всего, что в моих силах, чтобы снова увести оттуда Дору, то, выздоровев, себе этого бы не простил.

В приемной все те же стулья и выкрашенные масляной краской грязновато-зеленые стены. Стеклянная витрина с брошюрами, предостерегающими от венерических заболеваний, сейчас на другой стене. Кто ее перевесил и зачем, трудно сказать. Великанша в халате как раз выпускала старенького щеголя в шерстяном пиджаке, который недавно уверял, что не знает, зачем его вызвали, а теперь казался счастливым.

– Danke sehr und Wiedersehen. – Он взял сплющенную шляпу, которую она достала из шкафчика для ключей. Потом, будто сообразив, что «до свидания» – обещание, которое может осуществиться, добавил на всякий случай: – Guten Tag.

Я воспользовался тем, что великанша задумалась, что бы могли означать странные слова, и, обняв Дору, попытался проскользнуть в дверь.

– Halt! – Способная, однако, оказалась ученица. – Куда это вы? Тебе можно. А ты давай обратно!

Я никогда так грубо не обращался с женщиной, но сейчас, собравшись с духом, попробовал просто-напросто оттолкнуть великаншу. И… воткнулся головой куда-то ей в область желудка; с равным успехом можно было ударить в стену.

– Красавица, мы же с тобой лодзяне и должны друг дружку уважать. – Это я хорошо придумал: она не тронула меня (что означало бы конец всему), даже не замахнулась, и в глазах у нее мелькнуло понимание.

– Вон!

Надо признать, произнесла это она вполне добродушно. Продолжить обмен любезностями нам помешала Дора: подбежав, она расцеловала меня в обе щеки.

– Я ненадолго, милый, если позволишь так тебя называть… Скоро вернусь. Ну а если мы каким-то чудом больше не встретимся… поезжай в Прагу и отыщи в «Белом лебеде» Виктора. Может быть, ему потребуется твоя помощь. С Папоушеком они договорились: стучать условным стуком, три раза подряд…

– Мы поедем вместе, и ты сама его поищешь…

Дора просияла, словно поверив мне, и кинулась к двери. Она была так красива, что даже во взгляде охранницы я увидел умиление. Скрывшись за дверью, она еще высунула из-за нее голову, а потом и руку. Самую прекрасную в мире рыжеволосую голову и самую прекрасную руку. И улыбнулась, но одними губами – глаза, хотя мне не хотелось в это верить, были печальны. И в глазах великанши я больше не видел сочувствия. Пришлось выметаться и с улицы наблюдать за дверями и окнами.