Фабрика ужаса

Не на женщин, от которых в последнее время получал только требования денег и жалобы, и не на путешествие на Карибские острова — во время последнего такого вояжа Карл заразился малярией и хронической диареей и едва ноги унес из этого тропического рая, а на нечто более доступное и близкое — на горячий кофе и завтрак.

Карлу ужасно захотелось сделать омлет.

В поваренной книге было написано, что омлет хорош, только если в него положить ломтики швейцарского сыра Эмменталь с небольшой добавкой тертого на мелкой терке альпийского Грюйера. Омлет получает тогда «классический, немного терпкий, пряный вкус, который еще улучшится, если вы добавите несколько ломтиков свежей ветчины, пару розовых шампиньонов, петрушку и совсем немного кориандра».

Остатки ветчины и кусок альпийского Грюйера сохли у Карла в холодильнике уже неделю — с тех пор, как он устроил дома парти c игрой в бутылочку и раздеваниями для избранных коллег, начальника отдела и его жены, задумчивой креолки из Майями, так и не освоившейся в новом, почти расистском окружении, и периодически впадавшей из-за этого в депрессию, которую нужно было как-то купировать… что начальник и делал по мере возможностей… силами подчиненных, которым, впрочем, подкидывал за развлечение для своей креолки каждый раз после очередного «парти» или «пикника» небольшую премию, франков по двести, — даже консервная банка шампиньонов и пакетик с кориандром валялись где-то в недрах его кухонного шкафа, ломящегося от всякого съедобного хлама, а Эмменталя как назло не было.

Разумеется, можно было сделать омлет и без Эмменталя. И даже без Грюйера и без ветчины, а просто зажарить яичницу с грудинкой, блюдо, которое так любил заказывать в непогоду незабвенный Билли в своем уютном «Адмирале», обильно запивавший тамошнюю стряпню ромом. И даже не посыпать ее кориандром, а просто посолить.

Это было бы сытно и вкусно, особенно, если не экономить на грудинке, но тяжело и дисгармонично, а Карлу сегодня нужны были гармония и равновесие чувств, которые яичница с грудинкой дать ему не могла…

Гармония и равновесие были нужны Карлу, не только потому что за окном свистел ветер, опрокидывающий мусорные баки и погоняющий как хлыстом редких прохожих, но и потому, что его внутренняя неразбериха достигла такого уровня, что грозила вылиться — как подгоревшая каша из кастрюли — на обыденную реальность и начать уничтожать все на своем пути, как лава на склонах Этны.

Поэтому Карл принял, не открывая воспаленных глаз с слипшимися веками, покрытыми шариками гноя, холодный душ, стараясь не думать о том, о чем грезил этой ночью, съел, чтобы не тошнило, половинку банана и четверть позавчерашней, уже почерствевшей, как супружеская жизнь после десяти лет совместной жизни, булочки, выпил эспрессо с четвертью ложечки сахара и щепоткой красного перца, приготовленный на недавно купленной дорогой кофемашине, которую уже два раза приходилось отдавать назад в магазин на гарантийную починку, каждый раз со скандалом и угрозами, напялил на себя теплую фланелевую одежду, натянул полусапожки и черную вязаную шапочку, которую ему связала его последняя возлюбленная, оставившая его после страшного скандала с сжиганием совместно нажитого имущества, пощечинами и полицией, набросил на плечи длинное кожаное пальто с меховой подкладкой, которое купил в Турции на Грандбазаре за триста долларов у одного словоохотливого армянина, запахнул его и потопал на рыночную площадь.

Ветер сбил его с ног. Он поскользнулся и чуть было не брякнулся в большую, оледеневшую по краям лужу…

Увидел в луже отражение своего лица — и не узнал его.

По дороге Карл думал о Эмментале, о том, что можно еще придумать, чтобы ублажить придирчивого шефа и его прекрасную креолку, неожиданно страстно поцеловавшую его во время прошедшего парти… о том, что неплохо было бы познакомиться с креолкой поближе и о том, как этого достичь… перебирал варианты… и остановился на колечке с изумрудом… да, именно с изумрудом… думал и о том, что надо было бы купить новые шнурки к бежевым зимним ботинкам на толстой подошве, потому что старые полиняли и вызывают в нем немотивированную мизантропию и желание сжечь седьмую часть суши напалмом.

Через пять минут Карл был на месте.

Осмотрел рыночную площадь, поискал глазами обувной киоск… но не нашел.