Фабрика волшебства (СИ)

Рыжая прядка показала большой палец и часто-часто закивала волосяной головкой. Рудольф разом утратил героичность позы и возмущенно засопел:

— Не правда! Не проводил он надо мной эксперимент. Я сам залез в ящик с подопытным кроликом, чтобы узнать, чем папа занимается! Кролик кстати издох, а я нет. Это доказывает, что заклинание сработало и насыщение произошло!

— Тогда почему тебя называют тридцать три несчастья? — уличил друга правдолюбивый Мефодий.

— Это потому, что эта наглая рыжая штука забирает всю удачу себе!

Рудольф задрожал от негодования, отчего бусины на его пиджаке зазвенели.

— Кстати, чуть не забыл сказать, — воскликнул Ивор. — Одежды рыжепрядый Рудольф предпочитает под стать своему характеру из текстильной тянучки — материала очень прочного и долговечного. Но вот беда — совершенно безумных и даже безвкусных расцветок.

— Чего это безвкусных! — оскорбился Рудольф. — Ничего вы не понимаете! Это модно!

— В тот день Рудольф явно выбрал самое «лучшее» из своего гардероба — оранжевые, под цвет прядки сапоги, черные обтягивающие штаны, пестрая, до ряби в глазах, сорочка и пиджак из мутной тянучки с малиновыми манжетами. Все это роскошество щедро усыпано множеством сфер, шариков, граненых кристаллов и застывших пузырей, прозрачных и матовых, круглых и с острыми гранями.

— Вот это уже другое дело, пусть слушатели нашей сказки сами решают модно это или безвкусно.

— А мы перейдем к описанию второго славного героя! — повернулся Ивор к Мефодию. — Мефодий полная противоположность рыжепрядого друга. Сложение он имеет дородное, живот широтой своей дерзает превзойти размах плеч, а широта души и того больше! Неспешность и усидчивость позволили дородному юноше значительно продвинуться в науках и познании мира. Нет вопроса, на который бы он не имел ответа, нет вещи, о которой бы он не сумел просветить спрашивающего.

Полные щеки Мефодия заалели, отчего стали похожи на спелые яблочки. Дородный юноша опустил глаза на широкие ботинки, торчащие из-под черного балахона. Толстые сардельки пальцев смущенно теребили старый башмак.

— Одевается наш друг в широкие бесформенные одежды, покрывающие его с плеч до пят, которые подпоясывает простой веревкой. Прическа его являет из себя прямую противоположность Рудольфовой. Если у того лысина с прядкой, у Мефодия шевелюра напоминает охапку соломы, высушенной до золотистого блеска и аккуратно уложенной вокруг макушки.

Рудольф нахмурил брови и о чем-то задумался. Ивор и Мефодий ничего не замечали, увлеченные рассказом.

— Как и все гении, Мефодий имеет свои странности. Он всюду таскает с собой большой старый башмак, который давным-давно просит каши. Говорят, что именно в этом предмете он хранит все знания мира.

— Постойте!.. — поднял руку рыжепрядый. — Это что получается…

Но его не слушали.

— А еще сей ученый муж, — Ивор слышал подобное выражение в легендах, которые он почерпнул из маминой карты. Использовать его по отношению к Мефу показалось юноше жуткой уморой, и он рассмеялся. — Еще сей ученый муж придумал для себя чудной ритуал для усиления своей мудрости. Он создает из еды простейшие информаторы, записывает в них необходимые для изучения образы, а потом пожирает эти вкусняшки, получая два удовольствия одновременно — телесное и духовное!

— Так, баста! Я не понял! Ты сказал, что Мефодий полная противоположность мне! — вскричал Рудольф.

— Да. Разве нет?

— А потом начинаешь расписывать огромнейшую мудрость Мефа!

— Ну и что?

— А то! Если я противоположность, то я выходит тупой да?! Рудольф тупой?!

Прядка на макушке превратилась в человечка и яростно запрыгала на месте. Ивору показалось, что не будь она привязана к лысине множеством корешков, спрыгнула бы и кинулась в драку.

Какое-то время ушло на успокаивание рыжепрядого. Потом вместе спасали дородного юношу. Мефодий настолько развеселился, что завалился спиной назад прямо в Скрюченный лес. Не желая удерживать такую тушу, покореженные деревья расступились, и бедняга шлепнулся плашмя на твердую землю. Но и там не прекращал хихикать.

Через каких-нибудь полчаса спокойствие было восстановлено. Мефодий был извлечен (для этого понадобилась почти вся не маленькая сила Рудольфа и вся удача его рыжей прядки) и усажен обратно на бревно, рыжепрядому юноше принесены очень серьезные, почти без фырканий и хихиканий, извинения.

— Ну что, сказочник. Настала твоя очередь! — сказал Рудольф, потирая руки.

— Но… — Ивор попытался возражать, но его друзья были неумолимы.

— Описывая себя, ты будешь не объективен, а это повредит сказке, — важно заявил Мефодий. — Мы это сделаем за тебя.

— Да-да! Мы уже нахватались от тебя сказительских премудростей!

Рудольф вытаращил глаза и начал вещать жутким голосом. Именно так рыжепрядый представлял себе настоящих сказителей.

— А третий друг был ни то, ни се. В смысле ни рыба, ни мясо. Ни рак, ни креветка. Ни бублик, ни салфетка. Ни суслик, ни крот! Такая присказка. Вот!

У него получилось настолько складно, что Мефодий зааплодировал. Как все ученые люди он почти не разбирался в поэзии, любая рифма способна была привести его в восторг.