Фадеев

Елизавета Драбкина: «Особенную музыку кронштадтского боя создавало то, что в нем действовали орудия самых различных калибров и типов… Пулевых ранений в это время еще не было, были только осколочные, очень разнившиеся между собой в зависимости от того, каким снарядом они были причинены. Меньше всего среди раненых было таких, которые пострадали от снарядов тяжелых орудий. Снаряды этого калибра, ударившись об лед, взрывались, уходя под воду вместе с огромной массой льда и увлекая за собой на дно людей, повозки и лошадей. Раненых после себя они почти не оставляли, а если и были после них раненые, то чаще осколками льда. Иное дело шимозы[160]. Они летят с пронзительнейшим визгом, разрываясь не на земле, а в воздухе, на множество разлетающихся во все стороны осколков. В отличие от тяжелых снарядов, после разрывов которых оставались полыньи со страшной черной, полной смерти водой, в тех местах, над которыми разрывались шимозы, лед бывал почти не поврежден, но круг за кругом лежали раненые и убитые мелкими и мельчайшими осколками, чаще всего в голову… Бой ушел вперед, оставив позади себя развороченный лед, темнеющие проруби, мертвых, раненых и санитаров».

Конев: «Самое трагичное заключалось не в том, что рвались тяжелые снаряды, а в том, что каждый снаряд… образовывал огромную воронку, которую почти сейчас же затягивало битым мелким льдом, и она переставала быть различимой. В полутьме, при поспешных перебежках под огнем, наши бойцы то и дело попадали в эти воронки и тут же шли на дно. Так нам с Фадеевым пришлось стать участниками небывалого в истории войн события, когда первоклассная морская крепость, дополнительно обороняемая линейными судами, была взята штурмом сухопутными войсками».

К утру первые отряды наступающих ворвались в Кронштадт. Начался тяжелый уличный бой. В итоге мятеж подавили. Штурмующие потеряли 527 человек убитыми и 3285 ранеными. Мятежников было убито около тысячи, свыше двух тысяч ранено и взято в плен, еще восемь тысяч ушли в Финляндию.

Фадеев до Кронштадта не дошел. На льду Финского залива он получил свое второе ранение[161]. Потеряв сознание, лежал на льду, малозаметный в белом халате. Почти два километра полз. Был подобран санитарами.

По данным советского литературоведа Виталия Озерова, Фадеев получил осколочное ранение. Ростовский писатель Павел Максимов, ссылаясь на самого Фадеева, утверждает, что это была пуля: «Он рассказал мне, что ранен был в ногу, и, как он говорил, ранен „удачно“: пуля не раздробила кость, а прошла сквозь сустав, на сгибе между стопой и голенью, только частично повредив кости и связывающие их сухожилия. Но это „удачное“ ранение было ужасающе болезненным…»[162]

По данным Б. Беляева, Фадеева ранило на ближних подступах к крепости, а не погиб он только потому, что оказался прикрыт телами убитых товарищей.

Кто-то утверждал, что Конев выносил раненого Фадеева из-под огня, но это легенды. Сам Конев писал: «В бою я Фадеева не видел. Каждый был увлечен своим делом, и пока мы до конца не выполнили задачу, пока не очистили Кронштадт, ни я, ни остальные не в состоянии были думать ни о чем другом».

Еще одна легенда, кочующая из источника в источник, но не соответствующая действительности, — о том, что за Кронштадт Фадеев получил орден Красного Знамени[163].

Известные стихи Багрицкого:

Нас водила молодость
В сабельный поход,
Нас бросала молодость
На кронштадтский лед…

— в прямом смысле слова о Фадееве.

Как и строки Исаковского, хорошо знавшего Фадеева[164]:

Пускай утопал я в болотах,
Пускай замерзал я на льду…

Обратно в Петроград и Москву Конев ехал один. Он еще успеет вернуться на Дальний Восток и довоевать там.

А Фадеев около пяти месяцев провел в петроградском госпитале, где его отыскали друзья через полпреда ДВР в Москве Кушнарева. «Сейчас же были откомандированы полпредством в Ленинград я и Маруся Кушнарева, — вспоминала Татьяна Цивилева. — Саша был рад нам, шутил, смеялся, обещал скоро вернуться в Москву». Со слов Гидаша, Фадеев так вспоминал о госпитале: «Никогда в жизни столько не читал. Тут тебе и утопические социалисты, и Ленин, и Мильтон, и Блок… Чего-чего только не прочел».

Он мог бы, наверное, вернуться в Забайкалье, принять участие в походе на Приморье в 1922-м…

Но — сложилось так, как сложилось. Кусочек злого металла, угодивший в Фадеева на кронштадтском льду, оказался судьбой.

После лечения его уволят с военной службы. Он останется в Москве и поступит в горную академию — поначалу планируя вернуться в Приморье горным инженером.

Не выйдет.

В столице Фадеева навсегда захватят две главные страсти его жизни: партия и литература.

Новые академии

Он мог стать геологом — и открывал бы золотоносную провинцию на Чукотке, или якутские алмазы, или приморский вольфрам… Горная академия идет Фадееву больше, чем коммерческое училище. Геологом его представить можно, коммерсантом — никак.

Но карьера горняка не удалась, как и военная.