Файф-о-клок

Иначе говоря – меня не существует. А значит, и я могу брехать все что вздумается. Особенно про журналистов. Но это еще не повод помирать с голода, если моя жизнь превратилась в абсурд… Во всяком случае, я прозевался и побрел на кухню – завтракать. А много ли надо, чтобы насытить фикцию? Пары йогуртов – вполне достаточно. Куда сложнее фикцию напоить!

Кстати, в рабочее время я потребляю до двух литров кофе, что никого не удивляет. Иногда переворачиваюсь вниз головой – с целью освежить композицию романа. Время от времени забираюсь в пустую ванну и кричу: «Эврика! Эврика!» Покуда соседи не вызовут полицию. Раз в неделю наполняю ванну водой и пускаю кораблики. Но это тоже – неинтересно… Общество возбуждается от подозрений – сколько я выпиваю за день пива. «Писатель N. N. – алкоголик!» И надо ли объяснять, что б'oльшую часть спиртосодержащих продуктов уничтожают мои прототипы? А сочинитель N. N., можно сказать, абстинент. Выпьет двести пятьдесят граммов клюквенного сока – и пишет, пишет, пишет…

С этими рассуждениями я запихнул в себя пару йогуртов и стал подумывать – выйти в город Санкт-Петербург для утренней прогулки или не выйти? И может быть, лучше побродить по Праге, к пущему удовольствию знатоков чешской литературы, которые любят поговорить о моей национальной принадлежности… «Это мистификация, господа, мистификация! В Карловом университете никто не знает писателя N. N…» Еще бы! Я вообще нигде не учился! А если установлено, что я фикция, – за каким, извините, дьяволом бегать по Праге и будоражить общественность? Литературные привидения этого не заслуживают…

Моя карьера в качестве папы Гамлета начиналась в далеком две тысячи первом году, когда известное Петербургское издательство выпустило «популярный роман видного чешского писателя, критика и кинематографиста». Для чего мы с Редактором насочиняли такую фигню – вопрос позиционирования. Ибо мой первый роман под кодовым названием «Фриштык на кладбище» не лез ни в какие литературные серии. Его попытались пристроить в «Зимнюю вишню», но безуспешно. Из-за своей сволочной концепции книга все время выпадала из группы «добрых романов о любви». Тем более что речь там велась о временах Нерона, а единственные отношения, похожие на любовь, были у римского императора с собственной матушкой. Для чего я насочинял такую фигню – тоже вопрос. Но я не верил, что у Нерона могли быть подобные отношения.

Дело об инцесте заключалось в работах Корнелия Тацита. Этот «выдающийся римский деятель, критик и беллетрист» написал исторический роман под названием «Анналы», который расценивается до сих пор как свидетельство очевидца – интимных подробностей императорских развлечений. И невзирая на то обстоятельство, что Корнелию едва исполнился годик, когда Нерон ушел из жизни, его исторические труды считаются на редкость достоверными, словно вездесущий Корнелий прятался за шторками по всем будуарам Римской империи. «Мама! Мама! Мы сегодня будем заниматься сексом?» – «Нет, сыночек! Сегодня у нас заседание Сената!» То есть на Нерона и без того навешали тысячу ярлыков, от «Антихриста» до «поджигателя Рима», и с инцестом «историки» явно перестарались. А кто бы покупал их романы без душераздирающих подробностей?! Народу подавай «дристлер»! Была такая книжная серия во втором веке нашей эры…

Вот эти сомнительные человеческие обстоятельства я и постарался высмеять в своем романе, что было немедленно расценено как порнография. К моему глубочайшему удивлению. Ну, разумеется, не всеми критиками, а только настоящими ценителями мировой литературы. Которые в течение года мурыжили мой роман и на разные лады проклинали писателей всех стран, и в частности – стран бывшего Варшавского договора. Потому что я имел неосторожность взять псевдоним с чешским окончанием, поддавшись внезапному патриотическому порыву. Мол, такую хреновину русские написать не могут. Вдобавок авторство Корнелия Тацита тоже весьма сомнительно. Поскольку его рукописи с «Анналами» открыл не кто иной, как Поджо Браччолини – действительно выдающийся стилист и знаток античности. И вполне мог эти рукописи подделать, хихикая от удовольствия. Мол, нате вам, дорогие читатели, римскую историю Корнелия Тацита! Давно искали!

Конечно, я не собирался тягаться с Поджо в мистификациях, но псевдоним себе взял. Хороший, чешский. Поскольку он замечательно вписывался в общую концепцию: «Люди! Не верьте писателю! Все равно он вас обманет!». О чем, собственно, и говорилось в первом романе – «Фриштык в потемках»… «Чех?! – переспросил директор издательства, разглядывая меня исподлобья. – А по какой причине такие упаднические настроения? Может быть – итальянец?!» Но мы с Редактором категорически отвергли это предложение. Тем более что корректор, дама почтенного возраста, когда прогулялась по моему опусу с красным карандашом, в сердцах приписала: «Пунктуация как у всех сбрендивших авторов стран бывшего Варшавского договора!!!» Ну вылитая «Corriera della Sera», а не дама-корректор!