Она взяла из кучи первый халат и раскинула его, подавая, что б я его надела. До этого мне на трезвую голову подавал пальто только мой собственный папа. Сначала он одевал маму, а потом меня, когда мы втроём ходили куда-нибудь по праздникам. А институтские наши парни мне подавали пальто только по большим пьянкам.
Я неумело влезла в рукава.
Ни один халат впору не подошёл. Я смотрелась в зеркало, повёртывалась… Фаина Фёдоровна вздыхала, одёргивала полы, поправляла на мне плечи, чтоб лучше сели… Наконец, мне надоело. Я сказала, остановившись на двух последних:
–Пускай будут эти. Великоваты, но ведь я буду сидеть, а сидя всё равно ничего не видно.
–Может, ещё поправитесь. – Фаина Фёдоровна убрала эти халаты из общей груды и свернула.
Я хотела их взять.
–Давайте, я дома поглажу.
Она посмотрела на меня почему-то сердито.
–Отдыхайте. Вон вы, какая худенькая. Регистратура на завтра уже раздала все талоны. – Сказано это было таким тоном, будто назавтра мне предстояла война и рытьё окопов. -Идите, идите! Я вам сама всё приготовлю.
Я сказала: «Спасибо!» и пошла домой. Волнение моё улеглось. И почему-то возникла уверенность, что я со всем справлюсь.
Назавтра халаты были постираны, накрахмалены и идеально отглажены.
А бойня началась прямо с утра.
Даша сегодня в тёмно-зелёной пижаме. Это правильно, я тоже на дежурства выбираю, что потемнее. Но в сегодняшнюю ночь Даше не должно было быть трудно. Вчера не было операций, а по «Скорой» к нам уже недели две, как не везли. Ходили слухи, что намечается опять какая-то реорганизация.
Дашины тонкие прямые волосы свисают по обе стороны лица, как у русалки. Даша симпатичная. Ей идёт эта русалочья причёска. Она делает её совсем молоденькой. Я бы, в своё время, конечно, убрала волосы в пучок, чтобы казаться солиднее, но Дашу не смущает её несолидность. И её молодость не смущает и Дашиных больных, что мне почему-то теперь удивительно. Даше тоже часто звонят пациенты и, что мне кажется уж совершенно невероятным, называют её на «ты». И она разговаривает с ними на «ты». Прямо как в сельской больничке во времена Булгакова. «Ты, баба, ребёнка загубить хочешь?»
Однажды я сказала об этом Даше. Она удивилась.
–А что такого, так проще общаться.
Я тоже удивилась. «Общаться» на тему отита или тонзиллита – я, кажется, действительно, отстала от жизни. Но может быть, «общаться» действительно лучше звучит, чем в мои времена:
–На что жалуетесь?
Я хмыкаю про себя. Что ж, надо будет попробовать «пообщаться».
Даша заканчивает цокать ноготком по экрану смартфона и сердито опускает его на свой стол:
–Вторую неделю колем антибиотики, а толку нет. Причём, хорошие антибиотики… Ну, что, посмотрите больную?
–Зови в смотровую.
Где-то по краешку сознания мелькает неясная мысль.
–Ты когда мне звонила, сказала: «Пока заведующая не пришла». А что это означает? Заведующая нам что, помешать может?
Даша уже переписывается с кем-то в вотсаппе.
–Заведующая мне с утра позвонила, сказала, чтобы никто никуда не уходил.
–Но сегодня и так нет операций.
–Ну, я не знаю. Она так сказала… Значит, я зову больную?
–Через две минуты. Я допью кофе.
–ОК.
Даша втыкает в уши наушники и, чуть подёргиваясь в такт музыке, идёт к двери. Она молодец. Не пропускает ни одного мгновения жизни. Я делаю последний глоток и иду к раковине вымыть чашку. Солнце заливает наш кабинет, блик от него достаёт до крана и зайчиком кидается мне в глаза. Весна. Я чувствую себя максимум на тридцать.
Вообще, я уже давно скептически отношусь к молодым докторам. Даже мои теперешние коллеги…
Если бы, не дай бог, коснулось меня, я ни за что не легла бы ни к одному из них на операцию. Ну, только в самом-самом крайнем случае. Я их боюсь. Они всё время чик-чик-чик по клавишам – диагноз. Чик-чик-чик ещё раз – план лечения. И ужасно уверены в себе. Хотя, наверное, это неплохо? Когда мне было лет, столько же, сколько им, мне, наверное, казалось бы, что я ужасная трусиха.
Но сейчас мне кажется, что мои коллеги – как дети. Слишком легкомысленны, не сознают опасности. Это вообще присуще молодости. (Привет вам, Ольга Леонардовна от Фаины Фёдоровны и вашего бывшего главного врача!)
В нашем отделении кроме меня и Даши работают ещё два мужика. Олегу тридцать или тридцать два, а Павлу двадцать восемь. С другой стороны, сколько мне было самой, когда я пришла работать в поликлинику? Боже! Оказывается, всего двадцать четыре. И должна сказать, смелые же были тогда мои больные. Каждое утро – полный коридор. А с другой стороны – куда им было деваться?
На стеклянной полке симпатичная вазочка для колец и три разных моющих средства – для самой раковины, для посуды, для рук. Мы сами их покупаем. Кольца в вазочку кладу я одна. У Даши в одном ухе три маленькие серёжки, а колец она не носит.