Фаина Федоровна

–Ладно, попробую! – Она опять схватилась за груди и опять засмеялась. -Ой, потекло! Хорошо, живу недалеко.

–Не задерживайте с анализом! Чтобы завтра же сдали, а послезавтра – ко мне! – крикнула я, но она уже умчалась кормить свою дочку.

–Что у неё? – спросила Фаина, придерживая в дверях рвущегося к нам следующего больного.

–Хорошо бы, мононуклеоз, – сказала я. -Атипичное течение атипичной ангины. Если это так, то завтра-послезавтра ещё одна язва появится и с другой стороны. Но…

Фаина посмотрела на меня скептически.

– А Вассермана-то зачем назначали? Как сифилис мог в таком месте появиться?

Я важно ответила, хотя сама не имела об этом никакого практического понятия:

–Французская любовь.

–Она ж кормящая мать!

Я посмотрела на Фаину со значением:

–Всякое бывает…

Та поморщилась, потом спохватилась.

–У вас порезов свежих на руках нет? А то ещё заразитесь. Через ранки-то тоже заражаются. На фронте-то сифилиса было много…

–Нет у меня ничего.

Я видела, она отложила использованные только что инструменты отдельно и обработала их с особенной тщательностью.

Виолетта прибежала ко мне с анализами такая же сияющая, как и в прошлый раз, но плюхнулась на сиденье уже не так задорно.

–Что-то горло у меня не проходит. Я теперь в зеркало на него каждый день смотрю.

Мононуклеаров в крови не было, реакция Вассермана показывала чёткие минусы. По закону подлости со стопроцентной вероятностью это был рак.

–Вам нужно поехать в онкодиспансер на исследование.

Онкодиспансер тогда, да и сейчас, (но тогда в гораздо большей степени, чем сейчас), был чем-то вроде городского пугала для больных. Той телеги, в которой везут осуждённых на казнь.

Виолетта посмотрела на меня с удивлением:

–Куда?

И тут же:

–Ой, вы выпишите мне что-нибудь посильнее. Мне некогда ехать на какие-то исследования.

Она была всё так же цветуща, молода, с румянцем во всю щёку. Но только вместо сияния в её глазах появилось недоумение. Разве может какое-то странное, незначительно болезненное ощущение в горле помешать ей быть счастливой?

–Вы замужем? – спросила я.

Она пожала плечами, мол, к чему такой вопрос…

–Муж ушёл, когда узнал, что я решила оставить ребёнка, не сделала аборт. Потом вернулся, правда, когда Настенька здоровенькая уже родилась. Но мы с мамой решили, что муж такой не нужен. Пускай катится. Мама сказала, что мы с ней и вдвоём дочку воспитаем.

Я сказала очень твёрдо:

–Виолетта, вам нужно как можно быстрее поехать в онкодиспансер.

И вот тогда она испугалась.

–У меня что-то серьёзное?

–Ну, вот там всё и расскажут. Там лучше специалисты, чем я.

Она теперь уже без улыбки взяла из моих рук листок и ушла.

Она не вернулась.

Месяца через три я случайно увидела её на улице. Я шла на работу, а она брела из нашей поликлиники, еле переставляя ноги. Рак перед смертью превратил Виолетту в измученного, жёлтушного червячка.

Она меня узнала, когда мы поравнялись. Я хотела поздороваться с ней, но не смогла. Она посмотрела на меня с ненавистью и прошла мимо. Я тоже поторопилась проскочить. Мне было неловко и страшно от того, что в лотерее жизни Виолетта вытянула неправильный билет. Я лишь сообщила ей о проигрыше. Но я не могла даже представить, что я могла бы быть на её месте. Удушающий страх за свою жизнь охватил меня, когда я проходила мимо Виолетты. Теперь я понимаю, что это был инстинкт молодости, инстинкт самосохранения. Потом, когда я лечила Моряка, этого страха у меня уже не было.

***

В понедельник я проснулась как всегда в шесть. Душ, макияж, лёгкий завтрак – всё это было уже не нужно. Я села за стол, не умываясь, в том самом старом халате, в котором открывала Олегу. Просто сидела, не думая ни о чём, сидела и злилась. Во мне кипело возмущение, ярость, бессилие. Частично я ругала себя за то, что ушла из больницы раньше времени. Но что бы изменилось, если бы я осталась? Никого бы не принимала, никого не лечила. И продолжала бы думать, что вот ещё один день, ещё один – и всё… «Пишите заявление!» Извела бы себе все нервы в ожидании конца. Нет, уж лучше сразу. Я правильно сделала, что ушла. Я всё подготовила, всех известила. Тем, кто дежурил, оставалось только выдать документы моим больным. Как там боксёр с его прооперированным носом? Думаю, у него будет всё хорошо. Перед операцией говорил, что хочет жениться. Совет да любовь.

Внезапно я встала и грохнула об пол чашку. Не ту, с кобальтовой сеткой, что так понравилась Олегу, а простую, с недопитым чаем.

Дерьмо. Всё – дерьмо. Все эти занятия, которыми я пытаюсь отвлечься. «Пенсионерам нужно соблюдать режим. Не распускаться», – так говорят психологи и с теми же интонациями, с которыми говорят о мёртвых. Хорошо или ничего. Плохого о пенсионерах не говорят. Но чёрт вас возьми, кто имеет право относить пенсионеров к мертвецам? К серым, скучным, пыльным мумиям, таким же противным, как слово «старость». Я не хочу ходить на танцы для пенсионеров, на курсы для пенсионеров и на рынки для пенсионеров! Я чувствую себя молодой и живой. И я хочу работать!

Чай растёкся холодной лужицей под столом.