— Я после этого кошмара кинулась к полке, нашла «Цветы», прочла их, не поленилась. Это же необработанный Антоном Павловичем рассказ — он даже в Собрание сочинений его не включил. Эта сегодняшняя тяга к полуфабрикатам, пусть они и принадлежат великим, согласитесь, ненормальна!..
Нина Станиславовна перебила разговор.
— Я на минутку! — сообщила она еще в дверях.
— Но я надеюсь, ты откушаешь с нами чаю? — спросила Ф. Г.
— Конечно, Фаиныш, — она впопыхах расчесывалась, — откушаю, но тороплюсь ужасно: мне еще в театр обернуться надо.
— Ниночка — чудесная, добряк, — сказала Ф. Г., когда через полчаса за Ниной Станиславовной захлопнулась дверь. — Но зачем она приходила — вы поняли? Я — нет.
И настали лучшие минуты дня. Ф. Г. взяла чеховский томик:
— «Письмо к ученому соседу» Антон Павлович тоже не включил в Собрание сочинений. Но, по-моему, это — чудо. Хотите прочту?
Я обожаю эту манеру чтения Ф. Г. - вроде бы для себя, нигде никакого нажима, ничто не педалируется, и все вполголоса. Ф. Г. тут и исполнитель, и слушатель одновременно, хохочет вместе со мной, будто все это слышит впервые, иногда повторит удачную фразу — «А, как сказано?». И в заключение:
— Жаль, рассказ мужской — вот записать бы его на радио!
Я стал собираться.
— Погодите! — попросила Ф. Г. — Не оставляйте меня! Я умру от тоски и волнения. Давайте дождемся звонка Льва Федоровича. Любимый директор — человек обязательный, раз сказал, что позвонит, значит, позвонит непременно! Я даже думаю, он звонил, когда я боролась с панталонами на улице Горького.
Звонок — так не бывает — раздался тут же.
— Что с дублершей? — сразу спросила Ф. Г.
— С дублершей? — удивился директор. — Фаина Георгиевна, это была шутка! Извините, если неудачная.
— Да уж, с человеком, пережившим инфаркт, шутки плохи, — вздохнула Ф. Г. — А на какое число вы назначили первый спектакль?
— На четырнадцатое мая. И сегодня же отправили в типографию афишу.
— Ну а если я смогу сыграть раньше?
— Пожалуйста, в любой день после двадцать второго апреля — надо только переждать ленинскую декаду: во время нее играть зарубежный репертуар запрещено.
— А репетиции? Я же не смогу выйти на сцену сырая!
— И репетиции, конечно! Хоть завтра! Как только вы будете в состоянии начать их…
— Ну, слава богу, — сказала Ф. Г., кладя трубку. — Кажется, на этот раз в театре я остаюсь.
ТАКОЙ РАЗНЫЙ ПУШКИН
— Вы так долго не появлялись, и я изменила вам! — с горестной улыбкой сообщила Ф. Г. — За деньги. Не за три рубля, но все же за мизерную сумму. Снимали меня для телевидения, дома. Интервью.
Первый вопрос:
— Вы любите современную литературу?
— Обожаю. Без нее не могу прожить ни дня ни ночи.
— Можете сказать, кто ваш любимый современный поэт? — допытывается интервьюерша.
— Пушкин, — говорю я тихо: о любви же нельзя кричать.
— Кто? Кто?
— Александр Сергеевич Пушкин. — повторяю. — Могу признаться — сплю с Пушкиным. Читаю его ежедневно допоздна. Приму снотворное и снова читаю. Мне даже приснилось недавно: он входит в мою квартиру, я кидаюсь к нему в экстазе: «Александр Сергеевич, дорогой, это вы?». А он: «Как ты мне надоела, старая дура!».
Уверена, это вырежут и в эфир не дадут. Да что вообще можно в вашем эфире! Дистиллированный Пушкин?
Когда интервьюерша стала выяснять, какой пушкинский стих у меня самый любимый, я расхулиганилась и хотела сказать «Эпиграмма на князя Дундука!».
Вы наверняка не знаете, кто это. Был такой красавец писаный. Стати отменные. Фигура — треугольная. Черные брови, бакенбарды и розовые щечки — кровь с молоком. К мужикам лип — направо, налево. Пушкин написал о нем:
Ну, это ведь вырезали бы сразу: жопа у нас всегда под запретом!
Пушкина, которого я люблю, поэта разного — и доброго, и рассерженного, и саркастичного, и страдающего, и хулиганистого, одним словом Пушкина-человека на вашем телевидении не признают.
А во сне я вижу Александра Сергеевича все чаще. Когда это случилось в первый раз, я, как только проснулась, позвонила Анне Андреевне:
— Видела во сне Пушкина.
Она тут же:
— Еду!
И примчалась ко мне ни свет ни заря.
В ОБЩЕСТВЕ
— Меня пригласила на свой день рождения Светлана, жена Майорова, ну, вы знаете: они живут надо мной, — рассказывала Ф. Г. — Публика — вроде бы все знают друг друга, а встречаются редко: Бондарчук, Ларионова с Рыбниковым, конечно, чета Котовых, ну и так далее. И разговор не клеится. А стол! Ломится от закусок — одних салатов Светлана наготовила больше десятка. Пока рассказывала, с чем каждый из них, и гости наполняли свои тарелки, скованность не чувствовалась. А сказать первый тост никто не решается — за столом молчание.
— Друзья, предлагаю наполнить рюмки! — попросил хозяин.