— Голубчик, вы читаете газеты?! — воскликнул Корней Иванович. — Немедленно оставьте это пустое занятие! Посмотрите, — он указал на полки, с потолка до пола уставленные книгами в его кабинете, — поверьте, здесь собрана далеко не худшая литература, а на мой вкус, даже лучшая! И сколько из этого вы не читали? Вам же не хватит на это жизни, если вы будете тратить время на «Литературку» и другие газеты! Разве можно так растрачивать себя!
— Но ведь нельзя жить, не зная новостей, — возразил я.
— Ежедневно пять минут на новости по «Маяку»! И ни минуты больше!
— Старик стал мудрым, — заметила Ф. Г. — А что он вам читал?
— Главу из своей книги о Некрасове. Очень интересную.
— Верю. Но почему мы с ним так не совпадаем?! Он захлебывается от восторга, рассказывая о Некрасове, а меня Некрасов не волнует. Не мой поэт. И вообще: связались вы с этими «новинками», зачем они, когда есть Пушкин! Неисчерпаемый. Вы знаете, что мне сказала однажды Анна Андреевна. Она спросила, кого бы я могла назвать предшественником Чацкого? Я растерялась. «Ну, как же, Фаиныш, неужели не ясно? Только Евгений Онегин! Не могу понять, почему не замечают это!». А вы небось читаете в своей «библиотеке» Софронова, старого пошляка, который даже в названии не смог обойтись без пошлости? «Старым казачьим способом» — это же самопародия чистой воды! Пушкина надо читать, и только Пушкина!
— А на остальное пять минут утром по «Маяку»? Вы же сами восхищались рассказами Шукшина!
— Не восхищалась, а хвалила их. Кстати, за что их покрыла «Литературка»?
Я рассказал об очередном бредовом наскоке критики на Шукшина: «мелкотравчатость», «отрыв от задач современности» и пр. и пр.
— А вы что записывали? — спросила Ф. Г.
— Две главы из «Любавиных» — рукопись мне дали в «Дружбе народов». Читал Василий Макарович. Очень хорошо. Только жена его нервировала. Она сидела в коридоре — я ей выписал сдуру пропуск. «Ты что тут делаешь?» — накинулся на нее Шукшин. А она мне потом сказала: «Я должна не дать ему уйти в ЦДЛ — ресторан там с утра работает». Надо же так следить за каждым шагом мужа!
— Вы понимаете, что говорите?! — взорвалась вдруг Ф. Г. — Терпеть не могу эту «мужскую солидарность»! А если человек сопьется, будете произносить траурные речи? Откуда такое легкомыслие?! Или я слишком долго живу на свете? Но неужели вы не знаете, чем это кончается? Какой талант был у Олеши — чудо просто! Юрий Карлович, верх джентльменства, элегантности и изящества! И что стало?! А Валентин Стенич! Мы познакомились в Ленинграде. Прекрасный поэт, легкий, воздушный, знал в совершенстве английский, французский. Да вы его знаете — Утесов пел его песню про американского солдата — еще до войны. Стенич навеселе порхал по Невскому, сыпал анекдоты, вскоре сел и исчез бесследно. Варианты могут быть разные, источник — один. «Любавиных» через несколько дней я принес Ф. Г. по ее просьбе. Она неожиданно быстро вернула мне, — Это значительно слабее рассказов. Не знаю, в чем тут дело. Что, еще один образец для моей нравоучительности? Тогда я разонравлюсь сама себе…
ИЛЬИНСКИЙ КАК ДОКАЗАТЕЛЬСТВО
Что, решили Ильинского прочитать? — удивилась Ф. Г., увидев у меня его книгу «Сам о себе», не раз ею обруганную. — Или зачесалось проверить справедливость моей критики?! Не выйдет — кишка тонка! — И сама рассмеялась: — Как вы думаете, какую именно кишку имел в виду русский народ?
— Мне кажется, что вы несправедливы к этой книге, — сказал я.
— Но, голубчик, назвать свою книгу «Сам о себе» — просто нахальство! Ячество! — было такое нескладное слово еще до вашего рождения. «Сам о себе»! И встать в позу: ноги циркулем, животик вперед, нос кверху и правую руку задрать! Неужели не ясно?
— Но Ильинский в этой книге не хвастает, — настаивал я на своем, — он рассказывает такое, что другой о себе говорить бы не стал.
— Например?
— Ну, вот это признание, — я открыл страницу, куда заранее положил закладку. — «Оглядываясь назад, я должен сказать, что я, пожалуй, не отличался скромностью и преувеличивал степень моего мастерства. Я был о самом себе высокого мнения». Вот как!