Фаина Раневская. Смех сквозь слезы

Многие ли видели фильм в Советском Союзе? Не думаю. Среди тех, кто кричит мне вслед «Муля!», едва ли найдется десяток видевших «Мечту» и знающих, кто такая Роза Скороход.

Самый мой удачный и серьезный фильм остался незамеченным. Что тому виной – время, судьба, несоответствие моменту?

Снова та же истина: классика вечна, она вне времени, а попытка поставить фильм «на тему» дает ему мало шансов на успех. Не получилась премьера вовремя, и фильм забыли. А жаль, очень жалко, что так произошло.

Мне, и не только мне, было безумно жаль, что «Мечту» не оценили на Родине. Меня продолжали дразнить Мулей, а об этом фильме никто и не подозревал.

В эвакуации я могла сняться в очень важной роли Ефросиньи Старицкой в «Иване Грозном» у Эйзенштейна.

Эйзенштейну, фильм которого «Александр Невский» очень понравился Сталину, в Алма-Ате были созданы все условия, даны деньги и выделен целый клуб для съемок. Эйзенштейн пригласил меня в Алма-Ату на пробы. Одновременно его помощник, тогда еще совсем молодой Эльдар Рязанов, снял Серафиму Бирман.

Мне очень хотелось играть эту роль, очень. Но Большаков (был этакий министр кинематографии в те годы) решил, что семитские черты Раневской слишком бросаются в глаза для того, чтобы она могла играть русскую княгиню. Семитские черты Серафимы Бирман бросались, вероятно, меньше.

Подозреваю, что, узнав мнение начальства, Эйзенштейн не слишком сопротивлялся, все же Серафима Бирман слыла весьма яркой и характерной актрисой. Работалось им тяжело, объяснялись в письменной форме. Бирман сыграла хорошо, а я долго обижаться на Эйзенштейна не смогла, услышав объяснения, поверила им, предпочла поверить, хотя в сердцах и пообещала, что лучше буду торговать кожей с собственной ж…пы, чем пойду сниматься у этого предателя!

Эйзенштейн в долгу не остался, прислал телеграмму:

«Как идет торговля?»

В качестве компенсации за большую потерю я получила несколько мелких, как всегда эпизодических ролей. И снова, в который уже раз, эпизод заслонял собой фильм. И снова на меня косились.

Таперша в фильме «Александр Пархоменко». Задача была простой: сыграть на пианино и спеть кусочек романса. Никита Богословский нарочно написал этот романс:

«И летят, и кружат пожелтевшие листья березы,

И одна я грущу, приходи и меня пожалей…»

Разве можно просто сесть и спеть? А игра, а образ?

Томная таперша не просто пела, сначала она делала это, не вынимая папиросы из уголка рта, потом и вовсе закусывая между строчками. По ходу с кем-то по-приятельски здоровалась, только что не ходила в туалет… и это все, не прерывая пения. Самое удивительное, что романс слышался!

Меня нередко просили спеть этот романс.

С Анненским мы делали сразу после возвращения из эвакуации совершенно очаровательную «Свадьбу» Чехова.

Он разыскал нас, оголодавших, тощих, как облезлые кошки, но жаждущих работать, в военной Москве, собрал, чтобы в страшной спешке по ночам в неимоверно тяжелых условиях снять фильм, ставший любимым у зрителей.

Днем в студии работали документалисты, их труд был важнее, потому для нас оставались ночи. С потолка капало, отовсюду дуло, костюмерной не было, переодеваться приходилось дома, гримироваться где попало, но мы все равно играли! Машину чаще всего не давали, либо для нее не выделяли бензин, и нам приходилось после съемок ранним утром в нарядах девятнадцатого века и в гриме возвращаться домой, пугая постовых милиционеров странным внешним видом и буйным весельем.

Мулю в наряде мамаши невесты из фильма узнавали не сразу, если вообще узнавали, потому что приклеенный нос менял лицо довольно сильно.

– Больше всего на свете я люблю статных мужчин, пирог с яблоками и имя Роланд.

– А тигры в Греции есть?

– Есть, в Греции все есть!

– Они хочут свою образованность показать и всегда говорят о непонятном.

Это я, кстати, заявила милиционеру, пытавшемуся угомонить нас, когда Осип Наумович Абдулов, игравший того самого грека, прямо в гриме посреди утренней Москвы принялся с диким выражением лица и такими же интонациями рассказывать мне на тарабарском языке историю от имени своего персонажа. Чуть не угодили в отделение милиции…

Потом была еще «Весна» и роль Маргариты Львовны. Сниматься у всесильного Александрова рядом с Любовью Орловой значило почувствовать вкус особого положения.

С Любой мы уже встречались на съемочной площадке, а после «Весны» подружились основательно. Потом играли до самой ее смерти в Театре Моссовета. Они ушли из жизни один за другим – Орлова, Завадский и Марецкая. А я все жива.

Фраза о том, что красота – страшная сила, стала любимой и неимоверно цитируемой.

У Александрова сниматься хорошо, не то что у Пырьева. Условия идеальные, режиссер позволил сделать роль Маргариты Львовны по своему усмотрению, в результате она разрослась из одного эпизода в несколько.

Снимали в Праге на аппаратуре их студии, где условия разительно отличались от московских сорок третьего года, потому что «Мосфильм» еще не полностью вернулся из эвакуации.