Факел

Может быть, жизнь и вправду бессмысленное и однообразное кружение, но что-то — может быть, просто свежий мед — вдруг изменило настроение Гиппократа, и он уже с интересом думал о деле, которым решил заняться в это утро. А если это был не мед, то, наверное, жаркое солнце или бодрящий ветер, шуршавший в листьях пальмы над его головой. Но вернее всего, это был, тот целительный бальзам, который человек обретает в любимой работе. Он ведь так давно размышлял над новой клятвой асклепиадов. Ее создание знаменует истинное начало его деятельности как учителя врачей и ученика природы. И, с радостью вернувшись к любимому занятию, он забыл свои несбывшиеся мечты о счастье.

Войдя в экус, он положил на стол несколько свитков, где были записаны первые наброски клятвы. Затем он достал чистый папирус, чернила и тростинку, которую срезал наискось, приготовив тростниковое перо — каламус. Начало было нетрудным, так как он собирался прибегнуть к формуле, которой его отец пользовался в своих договорах с учениками. Он писал:

«Клянусь Аполлоном-врачом, Асклепием, Гигией и Панакеей, и всеми богами и богинями, беря их в свидетели, исполнять честно следующие письменные обязательства…»

— Нет, — сказал он вслух, — это не годится. Тут ведь не просто письменное обязательство. Надо добавить слово «присяга».

0н начал писать заново:

«..беря их в свидетели, исполнять честно, соответственно моим силам и моему разумению, следующую присягу и письменное обязательство…»

Он положил каламус, и взгляд его скользнул по ящикам с медицинскими сочинениями. Некоторые из них купил он сам. Однако большая часть была собрана его отцом, а кое-какие принадлежали еще его деду Гиппократу. Там же лежали два больших свитка, которые подарил ему Эврифон. Такова была косская медицинская библиотека. Конечно, она не шла ни в какое сравнение с сокровищами книдского книгохранилища, где он провел вчерашний день, день, принесший ему столько горечи. Ведь Дафне было так просто ответить на его записку. Но он не должен позволять себе задумываться над этим.

На стол упала тень. В дверях, как всегда прямой и суровый, стоял Подалирий.

— Ты хотел знать, — без всякого предисловия начал Подалирий, — почему я разбудил тебя так рано. Дело в том, что, пока ты был в отъезде, врачи из других городов обращались ко мне, прося разрешения присутствовать на первой беседе после твоего возвращения.

— Почему? — спросил Гиппократ.

— Потому что они слышали о приглашении македонского царя, а некоторые слышали твою речь в Триопионе. Я сейчас послал им приглашение.

— Это, конечно, большая честь, — сказал Гиппократ, — но только очень не вовремя. Я собираюсь прочесть сегодня новую клятву и предпочел бы обсудить ее в своем кругу. Жаль, что ты не поговорил со мной, прежде чем приглашать их. Но делать нечего.

Он посмотрел на Подалирия. Сколько раз он видел, как тот вот так же стоял перед его отцом, насупленный и упрямый.

— До заката я буду заниматься здесь, — продолжал он. — Завтра я должен побывать в Галасарне, чтобы осмотреть Фенарету. После этого я буду готов работать с тобой тут, Подалирий.

Подалирий нахмурился.

— По-моему, ты поступаешь неправильно. В первую очередь ты обязан отдавать свое время больным и всем тем, кто желает тебя видеть. Конечно, ты должен и учить, однако место наставника — в ятрейоне. Вот список больных, которых тебе следует принять сегодня, — длинный список. Нам всем будет легче, если ты, вместо того чтобы то и дело уезжать из Мерописа, возьмешься наконец как следует за лечение больных. Вот твой отец…

— Подалирий! — Тон Гиппократа заставил Подалирия вздрогнуть.

— Прости, пожалуйста, — сказал он. — Я не хотел…

Гиппократ вскочил и отшвырнул трехногий табурет, на котором сидел, в другой конец комнаты. Подалирий отступил в перистиль, но Гиппократ последовал за ним.

— Подалирий, ты зашел слишком далеко. Я собираюсь остаться на Косе, но как хозяин, а не как раб… — Стараясь справиться с собой, он несколько понизил голос и продолжал: — Я буду исполнять свой долг по отношению и к больным, и к ученикам так, как считаю правильным. Но мне необходимо свободное время, чтобы заниматься. Наставнику следует учиться больше, чем кому-либо другому. — Он помолчал. — В медицине, Подалирий, очень легко ошибиться, а потом вновь и вновь повторять все ту же ошибку. — Гнев его улегся, и он говорил совсем спокойно. — Сегодня в нашей помощи нуждается много больных, и то же будет и завтра, и послезавтра. Мы должны делать для них все, что в наших силах, но, кроме того, мы должны находить время, чтобы искать новые знания, новую мудрость. Неужели ты не понимаешь, Подалирий?

— Я понимаю. Правда, понимаю. Прости меня, я не подумал… Но не мог ли бы ты сейчас пойти помочь Дексиппу?

— Конечно.

Когда они шли по двору к ятрейону, Гиппократ посмотрел на своего собеседника и сказал:

— Подалирий, ты делаешь для меня очень много, и я тебе за это благодарен. Но помоги же мне освободить какое-то время и для моих занятий. Тот, кто учит других, не может обойтись без этого.