Факел

- Вот об ухарстве это ты дельно заметила. Надо немного поостыть. Но, черт возьми, разве можно быть холодным, равнодушным, когда в жилах кипит кровь, когда видишь, как на тебя прется такая нахальная прусская морда! Скажи, русак может уступить пруссаку?! Ну и давай карусель, да такую, что сердце вот-вот вырвется из груди. А впрочем, ты права, Тонечка. Надо поостыть. Но что касается инициативы - тут уж, извините, я не уступлю. Кому виднее немец - мне или тем, что с земли подают команды? В воздухе виднее. А раз это так, то и действую сам. Я и своим ребятам приказываю бить фашиста откуда ловчее, сподручнее. Инициатива - это полпобеды.

Хохлов вот сейчас снова уколол. Он наверняка имел в виду один из последних полетов. Оставил комэска без прикрытия, как мальчишка,- погнался за «мессером». И это чуть было не кончилось для обоих трагически. Но, дорогой парторг, милый Иван Филиппович, не он ли, не Мальцев ли, краснел, стоя перед своими товарищами, когда вы с Борисовым давали ему «шприца»? Ведь он уже пережил все это. Хотя повторение - мать учения, даже в такой день, как… свадьба.

Свадебное пиршество было недолгим. Друзья наполняли из фляг фронтовые чарки, пили за здоровье молодых супругов Мальцевых, произносили тосты, добрые пожелания, кричали: «Горько!» Павел целовал Тоню и хмелел от счастья…

Они остались одни. Павел обнял Тоню за плечи.

- Ну вот мы и вместе, вместе навсегда, на всю жизнь. Скажи, рада ты?

- Зачем спрашиваешь? Разве не видишь? - Тоня погладила руку Павла. - Дорогой ты мой, Павлушка. Ты-то счастлив? Раз, два, три… Три родинки у тебя на лице. Нет, кажется, человек бывает счастливым, когда родинок чет. А у тебя - нечет…

- Пустое дело эти родинки, Тонечка, - нежно возразил Павел,- Давай лучше поговорим, как мы будем с тобой жить-поживать. В нашей обители, в землянке, видишь, Димка оставил свою кровать. Добрый человек этот Шплинт. Уходил, сказал: «Не поминай лихом. И чтобы дружба наша не нарушилась. А то я знаю вас, женатиков: за юбку ухватитесь - и ни до кого дела нет».

- Что же это он так, в сердцах, что ли?

- Нет, от всей души.

- Да пусть заходит. Всегда рады будем. Глядишь, по нашему примеру и сам женится. Ведь есть у него Галочка Храмова-то. Ну вот и поладят небось.

- Скорее бы кончилась война,- хлопнул ладонью по столу Павел. - Увез бы я тебя не в Крым, как говорил, а в наш Краснослободск. Ты знаешь такой город? Нет? Это старинный русский городок, весь в зелени, в садах. Домики как на подбор - небольшие, уютненькие, с резными наличниками на окнах, с петушками на коньках крыш. А рядом под кручей течет речка, такая свежая, умытая! Мокшей зовется.

- Ну а я, как ты знаешь, таежница, уралочка. У нас лучше, Паша. Представь себе маленькое село с добротными бревенчатыми домами - крепкими, плотными. А кругом горы, красивые горы, и тайга, насколько хватит глаз - тайга. Зимой на лыжи - и айда в горы. Впереди отец с ружьишком за плечами. «Не отставай, дочурка!» - крикнет, а сам как прибавит ходу - только его и видела. И вот - одна среди этого чудеснейшего царства. «Ау-у!» - крикнешь отцу. «Ау-у» - откликнется твой же голос где-то в горах. И тебе радостно, тепло. Вдруг откуда-то, с самой верхушки ели,- хлоп: свалится на голову ком снегу. Поглядишь - белка-шалунья, перескочив с ветки на ветку, сидит на сучочке и лапками мордочку себе моет, И кажется, улыбается, проказница.

- Я до Урала не доехал,- сказал Павел.- Под Кировом был, в госпитале.

- Ты говоришь, увезешь меня домой. Это что, насовсем мы туда?

- Зачем же, глупышка! Разве я могу оставить службу, авиацию? Ведь я к ней прирос. Всем сердцем прирос. Знаешь, как в той песне поется: «Первым делом, первым делом самолеты, ну а девушки, а девушки потом…»

- Я внесу в эту песню поправку, Паша: «Первым делом, первым делом самолеты, а про девушек, про девушек забудь».

Павел рассмеялся:

- Ого, ты, оказывается, не только медик, а и поэт-собственник!

- Это почему же «собственник»?

- Целиком и полностью завладела мной.

- А ты думал - наполовину? Целиком, Паша, целиком. - Тоня встала, обняла Павла, поцеловала в щеку, на которой пламенел шрам. Павел поднял Тоню и закружил. На улице полыхало северное сияние. Пробиваясь сквозь разукрашенное морозом оконце, оно заиграло и в землянке. А им уже не было никакого дела ни до северного сияния, ни до чего другого на свете…

- Ну, Тонечка, поздравь! - крикнул Павел еще с порога и тяжело опустился на стул.- Главного сегодня срезали… самого главного гада срубили.

- Гитлеру, что ли, башку снесли? - обрадовалась Тоня.- Нашлись наконец-то храбрые люди…

Павел громко засмеялся:

- До Гитлера еще далеко, роднуля, хотя и до него доберемся. А вот того, кто нам здесь, на Севере, кровь портил, смахнули.

Мальцев встал, прошел на место, где он принимал обычно ванночки, снял протезы, похлопал по ним ладонями, поставил рядом с собой.

- А не подвели ножки Петра Петровича, сам «король неба» у этих ног.- Павел сунул культи в ванночки, немного поморщился от внезапно наступившей боли, прикусил губу.

- О ком ты говоришь? Не пойму я тебя, Паша.