Факел (книга рассказов)

И говоря о несчастьях других, Валя добавляла тихо: ну, я еще ничего, у меня ведь детки есть — Сева всегда со мной, Алеша не разбойник какой, он попал в тюрьму случайно и обязательно вернется.

Ходила в церковь и просила Господа об одном: ты уж надоумь судей не слишком строго наказывать моего мальчика, это я во всем виновата, и на том свете мне придется плохо, но сыночка пожалей, прошу тебя. Ты только пожалей его, а я на все согласна.

Даже и странно: кто-то станет спрашивать, согласна она или нет. Ладно.

Сколько денег уходило на адвоката, даже страшно подумать. Валя не уточняла, вроде того что коммерческая тайна, ладно, деньги приходят, и они же уходят, лучше, конечно, чтоб они утекали медленнее, чем притекают, но, с другой стороны, какой счет, если необходимо сыну помочь; адвокат всякий раз объяснял: мол, надо бы одну статью перевести в другую, вроде того что ваш сын был в сильнейшем душевном волнении, а может, в еще другую статью, по которой ваш сын оборонялся, а может, но это вряд ли, он просто неосторожно обошелся с предметом кухонного обихода типа ножика.

Тут надо сказать прямо: от этих бед Валя разом постарела, и она не делала прическу скобочкой, а расчесывала волосы как расчешутся, и одежды надевала, акие оденутся, и вконец испортился шатунно-кривошипный механизм, и Валя как бы сразу перешла из одного возраста в другой; если раньше это была граница между женщиной молодой и среднего возраста, то теперь это тоже была граница, но между женщиной среднего и пожилого возраста, так что молоденькие девочки на работе называли ее не Валей, но исключительно Валентиной Ивановной.

Но главное — что-то случилось с ее глазами. Это даже и объяснить трудно. А только разговариваешь с ней, она тебя внимательно слушает, это понятно, да, но глаза ее, странное дело, не протекают сквозь тебя, как сквозь место пустое, и ты как-то уже чувствуешь, что Валя не только слушает тебя, но и понимает, более того, это даже и представить невозможно, ты как-то начинаешь догадываться, что она сочувствует тебе.

Словом, так. Совсем коротко: время, хоть тебе и тяжело, все равно идет, причем идет только вперед.

Дождались суда, и он прошел, и Алеше дали пять лет, и после суда Валя с Севой ехали в электричке, была сырая осень, в вагоне дуло, Сева начал покашливать, и это был вернейший признак скорого приступа, ты пшикалку взял? ты таблетки взял? пшикни, глотни две таблетки, только бы до дому дотянуть.

Уж что-что, а опыт у Вали в этом деле был: если простуда у Севы только начинается, нужно налить в таз горячую воду, растворить в ней горчичники, и если ноги подержать в этой ванночке, до приступа дело может и не дойти.

Она приготовила тазик с водой, растворила горчичник, терпеть можешь? могу. Валя еще долила воды и, встав на колени, из тазика поливала воду на ноги сына, что ж это Леха не говорил, как учил его адвокат, упрекнул Сева старшего брата, значит, решил говорить правду, ответила Валя, и вдруг без всхлипа, без звука полились безостановочные слезы, и они капали на ноги сына, и тогда Сева тоже заплакал: то ли брата было жалко, то ли материнские слезы жгли его ноги.

Хоть ты не плачь, сказала Валя, все определится, сразу к нему поеду, адвокат утешал, бывают амнистии. Обязательно дождемся. Вернется — каждый день ему буду мыть ноги. С горчицей? Зачем с горчицей? Сперва ему — без горчицы, а потом тебе — уже с горчицей.

Новогодний подарок

Всю войну Настя с матерью прожила в далекой деревне у родной сестры матери, у тетеньки. Ну да, Настя с детства мать называла мамкой, а тетю тетенькой, так оно и осталось.

Отца Настя не помнила — его убило, когда она была совсем крохотулькой. Сразу после войны мамка уехала домой, в Фонарево, можно сказать, на разведку: интересно все же знать, там что-нибудь уцелело и можно ли жить, а дочку оставила у сестры. Разведка затянулась лет так на десять. И то сказать, зачем девочку брать из мест молочных в места вполне голодные. Тем более мамка вскоре вышла замуж и родила сына. Настя все эти годы жила, значит, у тетеньки, там семилетку закончила. Когда помер второй муж, мамка забрала дочь к себе. Это, значит, мамка.

Теперь тетенька. А чего тетенька? Про нее известно только, что она за месяц до войны вышла замуж, ребеночка завести не успела, а муж не вернулся с войны. Настя считала ее родной матерью и в гости ездила только к ней. Это тетенька.

Теперь Настя. Анастасия то есть Федоровна. Вот когда человек слышит такое имя, он думает: ага, Анастасия — значит, хрупкая такая, бледная и все книжки почитывает. Но нет. Анастасия Федоровна, прямо можно сказать, женщина здоровенная. Кто-то, увидев ее впервые, может даже подумать — прямо тебе бабища. Ну да, рослая, крепкая и тугая.