Факел

«…словно вихрь, несется над землею темной.
— Дафна! — слышу. — Вот я. О чем ты молишь?.
Чем ты болеешь?..
Кто ж он, твой обидчик? Кого склоню я
Милой под иго?»[20]

Он засмеялся и ответил:

— Я тоже слышу ее приближение.
Гиппократ — имя обидчика. Лук свой
Брось, о богиня,
В сердце дрожит уж стрела твоя, сладкую боль причиняя.

Ее глаза весело заблестели.

— Вот уж никогда не ждала услышать от асклепиада сочиненные им стихи, хотя бы даже про медицину. Асклепий, наверное, сейчас краснеет за тебя. Подумать только, его любимый сын так забылся — и забыл свое искусство! Но, по правде говоря, был случай, когда ты удивил меня еще больше. Во время твоей схватки с Клеомедом. Ты был просто великолепен. А я совсем перепугалась. Я хотела дать тебе тогда лавровый венок, но ты его не взял; я поцеловала тебя, а ты ушел.

Она отломила с соседнего оливкового дерева несколько веток и начала плести венок.

— Если ты откажешься и от этой награды, значит, ты отказываешься от меня, да и от Ктесия тоже. Он ведь будет жить с нами, как ты, наверное, знаешь.

Когда Дафна надела на него венок, Гиппократ сказал с притворной серьезностью:

— Твой посланец Ктесий уверял меня, что ты будешь хорошей женой, хотя я не вижу, как он может это доказать. Впрочем, истинность его гипотезы может быть проверена, и я рад буду заняться этим. Но, кстати, он ничего не сказал мне ни о брачной записи, ни обо всем прочем.

Дафна снова рассмеялась.

— Мой отец и твоя мать уже обо всем договорились. Он поедет вместо тебя в Македонию. Ты ведь согласен…

Он перебил ее:

— Когда наша свадьба?

— Завтра…

После этого они больше не разговаривали. Во всяком случае, никто не разобрал бы их шепота, разве только Афродита, если бы она помедлила, любуясь их объятиями и улыбаясь так, как умеет улыбаться одна Афродита.

Наконец рука об руку они направились к дому и остановились перед большой дверью.

— Как себя чувствует Фенарета? — спросила Дафна,

Он грустно покачал головой.

— Ее перелом заживает, и кости срастаются правильно, но конец ее близок. Жена привратника говорит, что для каждого человека есть срок смерти.

Они направились прямо в таламус,

Фенарета, казалось, спала, но, услышав голос Дафны, открыла глаза и улыбнулась ей, словно совсем не удивившись.

— Ты ведь хотела прийти?

— Да.

— Я так и думала, — со вздохом сказала Фенарета, а затем перевела взгляд на Гиппократа и пробормотала: — Она хорошая девочка. Я рада, что ты съездил за ней.

Она снова посмотрела на Дафну, и добрые морщинки ее старого худого лица сложились в ласковую улыбку.

— Вот теперь я счастлива, — сказала она. — И рада, что мне суждено было этого дождаться. И ты тоже будешь счастлива, Дафна. Жизнь жены врача — это тяжкий труд. Но труд этот будет счастливым, если ты научишь мужа, как надо жить. Врачи порой понимают других людей, но себя — никогда. Для этого им нужна помощь хорошей жены.

Дафна одной рукой осторожно приподняла Фенарету за плечи, а другой быстро и ловко поправила ее подушки. Затем, взяв гребень, она расчесала волнистые седые волосы, похваливая их и что-то шепча, но что — Гиппократ не расслышал.

Потом обе они посмотрели на него с улыбкой, и Фенарета сказала:

— Мой внук уже сделал все, что он был способен сделать холостым. Будь терпелива с ним. Помни, что он всего только мужчина. А теперь уходите оба.

Во дворике их поджидал Ктесий. Он бросил на Дафну многозначительный взгляд.

— А ты спросила Гиппократа?.. Ну, ты знаешь, о чем.

— Ах да, — воскликнула Дафна. — Мы с Ктесием хотим знать, примешь ли ты в свою семью, кроме нас, еще и черепаху?

— Примешь? — с тревогой спросил Ктесий. — Она ест не очень много.

— Да, я приму и черепаху, и всех, кто придет вместе с ней.

— А знаешь, — спросила Дафна, — что нашел Ктесий в своей сумке наутро после пожара? Среди червяков и насекомых, которыми он кормит черепаху? Смятый свиток! Он достал его, когда отвечал на вопросы архонтов. И первый архонт сломал печать. Там было только одно слово: «Да».

Гиппократ хлопнул себя ладонью по колену.

— И как я только не догадался! Ах, знай я это, я никогда бы…

Дафна сделала ему знак замолчать.

— Я нечаянно, — сказал Ктесий, и на глазах у него блеснули слезы. — Я забыл.

Гиппократ присел перед ним на корточки.

— Ну, ничего, — сказал он. — Ты привел ко мне сегодня Дафну, а это самое главное. Быть может, твой отец оставит тебя гостить у нас долго-долго. И я начну тебя учить, чтобы ты мог стать асклепиадом.

Ктесий судорожно вздохнул, а потом улыбнулся.

— А знаешь, что сказала мне жена привратника? Она сказала, что я, когда вырасту, стану знаменитым асклепиадом, вроде тебя и Эврифона, и сказала, что, наверное, персидский царь пошлет за мной, чтобы я стал его придворным врачом.[21]