Факел

И вдруг Гиппократ узнал в этом корабле косскую триеру, хозяином которой был архонт Тимон. Женщина в малиновом плаще на корме, наверное, Олимпия, а невысокий человечек рядом с ней — уж несомненно Тимон. Они, конечно, приехали из Триопиона, чтобы узнать решение Эврифона, чтобы еще раз попросить Дафну в жены своему сыну Клеомеду. Гиппократа душил бессильный гнев.

Тут его окликнули, и, оглянувшись, он увидел на пороге домика вдову Ликию.

— Эврифон просит тебя войти, — сказала она, а когда он проходил мимо, добавила: — Хорошо, что ты приехал: Фаргелия только о тебе и говорит.

Выражение ее пухлого лица рассердило Гиппократа, и к тому же она укоризненно покачала головой, словно говоря: «Это все твоя вина». Ему вдруг захотелось ударить ее. Но он ничего не ответил и мгновение спустя уже стоял на пороге комнатки, выходившей во внутренний дворик.

Перед ним на постели лежала Фаргелия — лицо ее пылало, белокурые косы разметались по подушке, синие глаза пристально смотрели на него. Его гнев сразу исчез, и, подойдя к ней, он прижал руку к ее лбу, даже не заметив Эврифона, который, стоя в ногах кровати, внимательно наблюдал за ними.

Фаргелия закрыла глаза и прошептала:

— Наконец-то, наконец-то ты приехал… — Она открыла глаза и посмотрела на него. — Я боюсь, Гиппократ. — Тут ее голос стал громче. — Я боюсь, что умру, а я так хотела быть здоровой, чтобы… чтобы мы могли вместе вернуться в Эги.

— Глупости, — сказал Гиппократ. — Мы скоро поставим тебя на ноги.

Тут он наконец увидел Эврифона, который, пожав плечами, сказал:

— Я оставлю вас вдвоем… вспомнить прошлое. Когда ты кончишь осмотр, ты найдешь меня в экусе.

После его ухода Фаргелия сказала:

— Пожалуйста, не отнимай руки. У меня болит голова. Так болит! — Помолчав, она продолжала: — Ты ведь уже знаешь, какую операцию делал Эврифон? Я надеялась, что мне удастся скрыть от тебя все, и Олимпия посоветовала мне прибегнуть к этому способу. Она была очень добра ко мне и привезла меня сюда. Они спрашивали меня об отце ребенка, и я слышала, как Олимпия говорила Эврифону, что я была твоей любовницей… А я только хотела ей быть. Это очень дурно? — добавила она, помолчав.

Ее веки медленно закрылись, но не сомкнулись совсем; она лежала неподвижно. Опытная рука Гиппократа почувствовала, что жар очень велик. Кожа была совсем сухой. Височная артерия под его пальцами билась часто и напряженно. Синие глаза вновь открылись, но взгляд их был смутен.

— Я умру? У меня было время о многом подумать. Я пыталась выиграть. Я поставила все свое счастье на один бросок игральных костей. И проиграла… Так что, может быть, моя смерть и к лучшему. — Ее веки медленно сомкнулись. — Нет, я не сплю. Мне надо тебе все рассказать, пока еще не поздно. Я любила тебя. Я хотела стать женщиной вроде… вроде твоей матери. Женщиной, которую ты мог бы полюбить на всю жизнь. Когда ты уехал из Македонии, я хотела поехать за тобой. Но для этого нужно было позволение царя. Я просила его, умоляла. В конце концов он послал за мной, и мы заключили сделку. И поклялись Афродитой — и он и я — хранить ее в тайне. Так что ты никому не рассказывай. Я исполнила то, что он хотел, а он приказал начальнику триеры отвезти меня на Кос. И только тогда я узнала, что он и так давно уже решил послать за тобой. Плаванье было очень долгим, и в пути я поняла, что беременна. Я проиграла. Отец моего неродившегося сына — царь Пердикка.

Она вновь открыла глаза, и по ее щекам поползли слезы.

— Теперь все это позади, — сказал Гиппократ. — Мы с Эврифоном поможем тебе. Ты поправишься.

Она улыбнулась и сказала нежно:

— Только ты можешь пробудить во мне желание жить. Ведь, кроме тебя, у меня больше никого нет.

Погладив ее по руке, он спросил.

— У тебя где-нибудь болит?

Она указала на низ живота. Он сунул руку под покрывало и пощупал стенку живота. Она была напряженной и твердой.

— Открой рот и покажи язык. — Он поглядел и кивнул головой. — Что ты ела и пила? И какие лекарства принимала?

— Последние два дня — ничего, кроме воды и гидромеля. Ведь Эврифона не было, и вдова без него сама решала, что будет лучше.

Гиппократ вышел в экус, и вдова оставила его наедине с Эврифоном.

— Она тебе его назвала? — спросил Эврифон.

— Да. И просила никому не открывать его имени.

— Я так и думал, — холодно и зло ответил Эврифон.

Гиппократ покраснел, но сдержался.

— То, что она сказала тебе о нем, было чистой правдой.

Эврифон удивленно посмотрел на него.

— Однако, — продолжал Гиппократ, — сейчас следует думать о других, более важных вещах. У нее сильный жар, и, к несчастью, последние дни она ничего не ела. И не принимала никаких лекарств.

Выражение глаз Эврифона предупредило его, что лучше не продолжать.

— Извини, — сказал он. — Я согласен с тобой, что она скорее всего умрет. Но тем не менее нам следует использовать все средства, которые могут ей помочь.

Эврифон встал и, подойдя к двери, позвал вдову Ликию. Когда она вошла, он сказал:

— А теперь, Гиппократ, может быть, ты расскажешь нам подробно, как ее надо лечить.