Факелоносцы

Он, очевидно, был прав, так как, судя по его виду, он не привык ездить верхом. Аквила рассмеялся, и они двинулись дальше, замыкая маленькую процессию. Они шли молча, если не считать мгновений, когда Аквила разговаривал с кобылой, чтобы успокоить ее. Один, а может быть, и двое из шедших впереди людей несколько раз оборачивались и глядели на них, но без любопытства: все чувства их притупились от усталости.

Наконец Аквила сказал:

— Насколько я понял, ты идешь с ними на запад.

Нинний вздохнул:

— Да, это так. Если бы Господь спас брата Друза вместо меня, когда Морские Волки сожгли нашу маленькую общину, он бы не побежал от врага, он бы умер мученической смертью. Останься кто-нибудь в старой деревне из христиан железного народа, которому я служил, я бы тоже остался… Хочу надеяться и верить, что остался бы. А брат Друз остался бы в любом случае, да еще, быть может, успел донести Слово Христово хотя бы до одного из саксов. Из таких, как он, и слагается Царствие Небесное. Во мне же нет истинного горения. Я не способен донести Слово Христа ни до одного сакса. Другое дело пчелы. Тут я могу еще пригодиться бедному простому люду, лишившемуся крова. Вот почему я собрал кое-какие корни из моего лекарственного садика, отпустил пчел на волю, оставив себе только один улей, который Кунефа согласился пристроить на повозке. И еще взял с собой колокол аббатства — он у меня тут в узле. И ушел вместе со всеми. — Нинний поглядел на меч, висящий на поясе у Аквилы. — А что ты? Мне кажется, ты нашел свое дело?

— Да, нашел.

— Кажется, нет ничего удивительного в том, что я не сразу узнал тебя, — сказал задумчиво Нинний.

— Семь лет достаточный срок, чтобы человек изменился.

— Есть, однако, вещи, которые меняют человека сильнее, чем годы. — Брат Нинний пристально посмотрел на него. — Когда ты пришел ко мне, весь во власти своей обиды, глухой ко всему вокруг, тебя переполняла одна лишь жажда мести, а когда ты уходил, даже и этого желания не осталось.

— Ну а сейчас?

— Думаю, ты обрел слух.

Где-то в деревьях прокуковала кукушка — голос был глубокий и сонный, истинный голос лета.

— У меня есть дело, которому я служу, есть для этой цели лошадь и меч. Есть жена и ребенок в Венте.

— Да ты богатый человек, друг мой, — сказал тихо брат Нинний, а затем добавил, словно услышал что-то в тоне Аквилы: — Но все же и сейчас рана не до конца зарубцевалась?

Аквила молчал, глядя на облако пыли, поднятое двигающимся впереди обозом. Нет, не совсем так, подумал он. Рана затянулась. Беспросветная горечь, связанная с Флавией, ушла — Нэсс положила ей конец, когда решила остаться с ним. Но что-то он все-таки утратил, утратил безвозвратно, не сознавая этого сам. И, лишь встретив брата Нинния, он остро ощутил эту утрату. Он понимал, что стал другим человеком, непохожим на того, каким он мог бы быть, если бы Флавия… если бы только Флавия…

— Нет, рана в общем-то зажила. Разве только шрам иногда побаливает, особенно перед дождем, — сказал он беспечно, и его легкомысленный тон удержал его спутника от дальнейших расспросов.

Они шли молча, пока впереди не показалась развилка, где от главной дороги отделялась вьючная тропа, убегающая вверх через лесистые перекаты. Они сильно отстали от остальных, и, когда увидели тропу, большая часть скота ее уже миновала, и теперь стадо двигалось по главной дороге. До Аквилы вдруг дошло, что они расстанутся, как только дойдут до развилки, — он пойдет в одну сторону, а Нинний в другую.

— Мне надо вон туда, — сказал он, нарушив молчание. — Мой летний лагерь внизу под деревней. Пойдем со мной, и ты будешь проповедовать Слово Христа нам, армии Британии.

Брат Нинний отрицательно покачал головой:

— Нет, я больше пользы принесу бедному бездомному люду, чем вам.

— И как далеко ты намереваешься идти? Ты уже выбрал какое-нибудь определенное место?

— Нет, я не знаю, как далеко заведет меня мой путь, и в мыслях у меня нет никакого точного места. Может быть, я остановлюсь, когда остановятся Кунефа и его люди, а может быть, и раньше, или же пойду дальше. Бог укажет мне, когда я дойду до нужного места.

— Но я-то не буду знать, где это место, — сказал Аквила, вдруг погрустнев от ощущения быстротечности, с которой все проходит: события, люди.

— Для тебя это так важно знать?

— Да, — чистосердечно признался Аквила.

Они дошли до развилки и остановились. Кукушка все еще куковала в дали, синей, как дымок от костра, а на болотистой почве, возле самой дороги, на густом зеленом ковре листьев ириса кое-где виднелись желтые цветы — прямые и горделивые, они стояли как светильники среди прохладных стрельчатых листьев. Брат Нинний нагнулся и дотронулся до цветка, но не сорвал его.