Фактор беспокойства

И действительно, было отчего. Казалась певица вложила в песню всю свою душу. Теперь её не сковывает накидка, нет нужды имитировать мужской голос, да и жесты с мимикой оказались доступны, и Дитрих воспользовалась этими инструментами во всю мощь своего таланта. Её голос и лицо были настолько выразительны, что никто ни на мгновение не усомнился в искренности её чувств.

И это поражает слушателей более всего. Кто поёт? Священник, признающий свою греховную страсть и невозможность с ней совладать, или всё-таки женщина, одержимая столь же греховной и запретной любовью к другой женщине? Это ломает сложившиеся в обществе стереотипы и образы. Бьёт по традициям и таранит устои морали. Разрушает привычный мир в глазах общества.

Одно меня успокаивает, до следующей «сексуальной революции» в Европе остаётся ещё полвека, а первую такую «революцию», кстати, начавшуюся одновременно с Октябрьской и в России, сейчас успешно додавливает товарищ Сталин. По-тихому отменяя первые ленинские одиозные декреты, по сути узаконившие однополую любовь; «Об отмене брака», «О гражданском браке», «Об отмене наказания за гомосексуализм». Заодно устраняя идеологов «свободных отношений», но это уже получается как-то «попутно» с устранением сталинской оппозиции. Слишком уж много «любителей клубнички» оказалось среди товарищей, «которые нам теперь не товарищи». ©

Естественно, ни на какие танцы после столь фееричного выступления мы не остались, до своих-то кают добрались с большим трудом. Всем вдруг захотелось взглянуть, потрогать, а то и похлопать по плечу возмутителей спокойствия и приложиться губами к ручке очаровательного «священника». Какие уж тут танцы? Сорвали бы «мероприятие», а оно нам надо? Нет уж, всё завтра, все разговоры и всё общение. Сегодня мы отдыхаем. Через полчаса по предварительному уговору собираемся в каюте Марлен, и Вертинский открывает шампанское:

— Дарлинг! За твой очередной оглушительный успех! Признаю, я вчера был неправ и сегодня ты была просто неподражаема. Если на тебя ополчится весь Свет, знай, я всё равно буду с тобой. Даже если Папа Римский отлучит тебя от Церкви, я всё равно буду рядом. Виват! За Королеву!

Отсалютовав нам бокалом Александр Николаевич залпом выпивает шампанское. Эх, вот как-то по-гусарски лихо это у него получается. Красиво и элегантно, хотя залпом обычно пьют только водку. Слегка пригубив свой бокал ставлю его на столик. Мои друзья знают, что я не любитель подобных напитков и не обижаются. Тост поддержал и достаточно. Марлен тоже отпивает только пару глотков и отставляет бокал в сторону. Зябко передёрнув плечами и обхватив их руками жалобно переспрашивает своего любовника:

— Алекс, а ты и правда не испугаешься, если завтра толпа решит меня линчевать? Мне стало как-то страшно после сегодняшнего выступления. Я думала, что публика меня растерзает! — Вертинский склоняется к Марлен и начинает что-то нежно ворковать в маленькое и аккуратное ушко, от чего щёки девушки начинают пунцоветь. Понятно. Сейчас начнёт «утешать», а моё время видимо вышло. Поднимаюсь, раскланиваюсь, желаю спокойной ночи и ухожу. А чего звали-то? Зачем я приходил?

* * *

На следующее утро мы «проснулись знаменитыми», хотя куда уж, казалось бы, больше? «Корабельная газета» освещая вчерашний вечер и наше выступление не поскупилась на превосходные эпитеты мне и Вертинскому, но «гвоздём номера» несомненно стала Марлен. Рассказывая о триумфе нашего трио, корреспондент газеты так описывал кульминацию нашего выступления:

«Услышав сильный шум и дикие крики, несущиеся из бального зала, пассажиры на палубах второго и туристического класса в панике выбегали из своих кают, полагая что произошло нечто ужасное и лайнер потерпел катастрофу. Команде с трудом удалось успокоить и убедить взволнованных пассажиров, что это всего лишь реакция публики на выступление несравненной Марлен Дитрих».

А в обед вся наша троица была приглашена за «капитанский стол». Вертинский сияет как начищенный самовар, Марлен едва успевает отвечать на комплименты, да и мне, чего уж там скрывать, было довольно приятно, хотя за свою «прошлую жизнь» приходилось обедать и в более «изысканном обществе». Так что особого восторга я не испытывал, тем более что меня тревожит предстоящая встреча со связным.

В четыре часа пополудни лайнер пришвартуется к причальной стенке и мне предстоит ступить на землю, где по утверждению одной экстравагантной английской особы — «липовой» тётушки Чарлза, «в лесах много-много диких обезьян». А со слов другого, но уже «турецко-подданного» персонажа, «В Рио-де-Жанейро полтора миллиона человек и все поголовно в белых штанах!» ©