Фактор человечности

Словно в тумане вижу, как они приближаются ко мне – «лояльный» и Павел с пустым, практически мертвым взглядом. Я даже не ору от боли – это что-то среднее между воем и хрипом. В плече ярится ад, а остальное тело представляет собою лимбо… Сила по-прежнему подавлена – глушитель работает. Проклятие, как же так?! Я же ему в голову попал – в таких делах у меня не бывает ни ошибок, ни промахов. Неужели я чего-то не учел? Думать трудно. Да что думать – даже просто жить! Я почти мертвец, и, честно говоря, уже хочется, чтобы «почти» превратилось в «совсем» – нет сил терпеть.

Лом выдергивается из плеча и взмывает в воздух. Я, лишенный опоры, сползаю по стене, видимо, оставляя на ней кровавый след. Один импульс – и это импровизированное копье пробьет уже мое сердце. Кинетику плевать, что его видят, он в своем праве – сотрудник органов убивает разыскиваемого особо опасного преступника. А в моей голове вдруг вспыхивает мысль, что пистолет у меня в кармане. В правом, в зоне досягаемости здоровой руки. Незаметно запускаю туда кисть и нащупываю рукоять. «Лояльный» медлит. Наслаждается моментом, что ли? Снимаю предохранитель. Господи, как больно! Еще чуть-чуть – и кони двину просто так, от боли… Выгибаю кисть с пистолетом в кармане. Если кинетик в бронике, мне конец – в голову не попасть с такого угла, хоть тресни… И думать некогда.

Стреляю по наитию – попадаю в ногу, на мгновение опередив его бросок. Три пули – два попадания. Нога кинетика подламывается, и он падает, роняя лом до того, как он со страшной скоростью полетит в меня… «Лояльный» вопит от ярости и боли, лом вновь поднимается в воздух, но я из последних сил выдергиваю из кармана пистолет и стреляю ему в голову. Все оставшуюся обойму высаживаю, не полагаясь на свою меткость в таком состоянии. Опять звяк. Лом падает снова. И еще звяк. Это уже пистолет из моих разжавшихся пальцев. Кинетик мертв, и на месиво, в которое превратилось его лицо, невозможно смотреть без содрогания.

Но и я немногим от него отличаюсь. Формально еще живой, но уже ни на что не способный – беспомощный, выжатый, с хлещущей из плеча кровью, с которой тщетно пытается справиться регенерация модернизированного организма…

А кроме меня, только Павел с направленным на меня немигающим тяжелым взглядом и огромными черными зрачками, поглотившими радужку… До меня только сейчас доходит, что глушитель – это он. Второй, неучтенный. Я не ошибся и первого глушителя убил наповал. Ошибка была в другом. Почему я сразу же списал со счетов Павла, вычеркнув его из числа противников? Почему решил, что «лояльные» лишь зомбировали его для убийства? Почему не подумал, что они могли поступить хитрее, и даже не проверил своего друга и напарника? Да просто ты, болван заносчивый, решил, что умнее всех, подумал, что все знаешь, обо всем догадался! Ну и получай теперь! Заслужил!

От моего внимания ускользает момент, когда в руке Павла появляется пистолет. Но вот он уже смотрит мне прямо в лоб, совсем как в «слайде» из того, самого первого потока пророческих образов. Ну что ж, теперь и это становится понятно… Только слишком поздно. Давай же, Паша, стреляй скорее, чего ты тянешь? Не видишь, больно мне?

Но стреляет не он. Слева от меня раздается негромкий свистящий хлопок, и Павел медленно оседает со становым дротиком в шее. Лариса?! Все же решилась спуститься. И, к счастью, попала: хоть у нее и было два дротика, шанса на второй выстрел Павел бы ей не дал – он опытный оперативник с хорошей реакцией.

Все. Павел в отключке, а кругом трупы. Только я еще не совсем. И подбегающая ко мне с выражением ужаса на лице Лариса.

– Миша?! Ты держись, пожалуйста! Я сейчас… Сейчас…

Радует, что ни слова про «Скорую». Все-таки жизнь в бегах, пусть и недолгая, – хороший учитель. Лариса понимает, что не доживу я до приезда «Скорой» с такой кровопотерей, а кроме того, там нас обоих и накроют. Нельзя. Она скидывает с себя куртку и, похоже, хочет рвать рубашку на перевязочные материалы. Я качаю головой и едва слышно цежу сквозь зубы:

– Рюкзак… бинты…

Понимает. Осторожно освобождает мои плечи от лямок… Осторожно-то осторожно, но, когда занимается левой стороной, я прокусываю губу, чтобы не орать. Однако глухой вой все равно прорывается. Лариса извлекает из рюкзака аптечную сумку: там бинты, перекись и прочее. Затем начинает осторожно срезать рукав моей куртки – о том, чтобы снять ее, не может идти и речи…

Мой затуманенный болью мозг все же воспринимает сигнал опасности – кто-то выходит из барака.

– Слева… – цежу.

Она снова понимает и хватает валяющийся тут же пистолет. Направляет на вышедшего. Лариса не знает, что в пистолете нет патронов, но тот, кто вышел, этого тоже не знает. Я не могу его видеть, однако хлопнувшая дверь барака говорит, что этот тип сделал правильный выбор. За курткой приходит черед рубашки. Черт с ними – одежду потом достанем другую, а замерзнуть я не замерзну, так как могу теперь в минимальной одежде и даже без оной спокойно переносить температуры и пониже, чем минус пять.