Когда Черчилль встал у руля в Министерстве по делам колоний, он оказался на вершине империи, включавшей 58 стран и занимавшей площадь в 35 миллионов квадратных километров, и взял ответственность – так или иначе – за жизни и чаяния 458 миллионов человек. Империя была безоговорочно крупнейшей из тех, которые когда-либо видел мир, в семь раз превосходя по размеру Римскую империю в ее апогее при Траяне. Британский флаг развевался над четвертью земной суши, почти все моря и океаны патрулировались могущественным британским флотом – его модернизации и улучшению значительно способствовал Черчилль.
Если рассуждать подобным образом, наверное, менее удивительно, что Черчилль с жаром взялся за работу. Он окружил себя лучшими и самыми знаменитыми экспертами, среди них были арабисты Томас Эдвард Лоуренс и Гертруда Белл. Он прилежно изучал такие доселе малопонятные (ему) вещи, как различия между шиитами и суннитами. Его первым шагом стал созыв конференции в Каире, и здесь он проявил свое ослепительное мастерство.
Пресса была скептически настроена к этому мероприятию. Писалось, что Черчилль хотел «дурбара» – пышного и церемониального собрания при дворе правителя. Его обвиняли в желании руководить «с ориентальным размахом». Но правда в том, что кому-либо требовалось взять на себя ответственность, ведь на Ближнем Востоке была полная и совершенная неразбериха.
Руководствуясь лучшими намерениями и побуждениями, Британия во время Первой мировой войны сделала ряд обещаний, и впоследствии стало ясно, что эти обещания трудно привести в соответствие друг с другом и с реальностью. Наверное, смягчающим обстоятельством будет то, что они были даны страной, находившейся в отчаянном положении, населению которой угрожал голод из-за кампании немецких субмарин.
Имелось три британских обещания. Первое из них было дано арабам и содержалось в переписке Макмагона – Хусейна[92] 1915 г. Это был ряд довольно елейных посланий от сэра Артура Генри Макмагона, британского верховного комиссара Египта, к хашимитскому королю Хусейну – бородатому почтенному старцу, который вел свою родословную от пророка Магомета. Суть писем была в том, что британское правительство полностью поддерживало создание нового большого арабского государства – от Палестины до Ирака, – граничащего с Персией и возглавляемого Хусейном и его семьей. При этом возлагались надежды, что это обещание побудит арабов к восстанию против турок, в то время находившихся в союзе с Германией. Эти письма сработали, поскольку на самом деле последовало такое восстание, стратегически малозначительное событие, которое обессмертил и сильно преувеличил фильм «Лоуренс Аравийский».
Второе обещание было дано французам, несшим ужасающие потери на Западном фронте. Казалось политически оправданным нарисовать им картину грядущей французской славы вслед за окончанием войны, и по условиям тайного соглашения Сайкса – Пико от 1916 г. Париж получал зону влияния, простирающуюся от Сирии до Северного Ирака и включающую Багдад (эта полоса, между прочим, имеет некоторое сходство с «халифатом», провозглашенным в 2014 г. фанатиками «Исламского государства Ирака и Леванта»). Было не очень понятно, как это секретное обязательство перед французами можно согласовать с общеизвестным обязательством перед арабами, отсутствовала сама возможность такого согласования.
Третьим, и самым трагикомически бессвязным, обещанием являлась так называемая декларация Бальфура. На самом деле это было письмо Артура Бальфура лорду Ротшильду, датированное 2 ноября 1917 г., в котором содержался изысканный образчик стряпни Форин-офиса:
Правительство его величества относится благосклонно к созданию в Палестине национального очага для еврейского народа и приложит все усилия для содействия достижению этой цели; при этом ясно подразумевается, что не должно быть предпринято ничего, что может нанести ущерб гражданским и религиозным правам существующих нееврейских общин в Палестине либо правам и политическому статусу, которыми пользуются евреи в любой другой стране.
Иначе говоря, британское правительство благосклонно относилось к съеданию еврейским народом куска торта при условии, что не будет нанесен ущерб праву нееврейских общин съесть тот же кусок торта в то же самое время.