Фактор Черчилля. Как один человек изменил историю

Вот почему его имя связано со многими грандиозными провалами – он отваживался воздействовать на историю в целом, изменять ее развитие. Он – человек, врывающийся в кабину пилота, чтобы взять на себя управление подбитым самолетом. Он – большой, выступающий гвоздь, который зацепляет плащ судьбы.

Последнее, что Британии и миру требовалось в 1940 году, – человек, намеренный отсидеться и не вмешиваться в события. А нужен был кто-то с титанической волей и мужеством, чтобы отвратить мир от катастрофы. Черчилль говорил об испытанном облегчении, когда он занял свой пост в 1940-м, потому что на сей раз – в отличие от Галлиполи или «русской халтуры» – у него была полная власть по управлению происходящим. Вот почему он решил быть и премьер-министром, и министром обороны.

До сих пор мы аргументировали, что Черчилль по сравнению с его соперниками на родине и за границей был своего рода непобиваемой картой из игры «Главные козыри Звездных войн»[68]. Он был лучшим по трудоспособности, риторическим навыкам, юмору, проницательности. Он превосходил их благодаря своей технической изобретательности и абсолютной отваге. Если вы когда-либо играли в эту замечательную игру, вы поймете, что я имею в виду, говоря о его самом высоком «факторе силы». Пришло время посмотреть, как Черчилль пользовался им в годы Второй мировой войны.

Глава 16 Ледяная беспощадность

У французских моряков не было времени, чтобы разозлиться, – нескольких отпущенных им мгновений едва хватило бы, чтобы попрощаться с жизнью. Когда в 5:54 вечера 3 июля 1940 г. начался обстрел, из всех чувств преобладало полное неверие. Ведь это были британские корабли – те самые, появление которых утром они дружески приветствовали. Это были британские моряки, союзники – с ними вместе они были в отпуске на берегу в Гибралтаре и здорово там повеселились.

Ради всего святого, французы считали их друзьями, – но в течение десяти минут предполагаемые друзья осыпали их градом смерти: этот обстрел до сих пор считается одним из самых концентрированных в истории корабельной артиллерии. Первый залп был дан из 15-дюймовых орудий корабля Королевского флота «Худ» – в то время самого большого линкора. Снаряды весом в три четверти тонны, летя со скоростью 4000 км/ч, описали элегантные дуги в лазурном небе.

Освещение превосходное. Цели не двигаются. В целом условия идеальные. Затем к обстрелу присоединились другие британские корабли. Взрывы стали настолько оглушительными, что у французов хлынула кровь из ушей – об этом потом рассказали выжившие. Линкоры Королевского флота «Вэлиент» и «Резолюшн» также стреляли из своих пушек.

Канониры тяжело трудились в опаляющей жаре, пот струился по их полуобнаженным телам, они вели и вели огонь, так что гигантские стальные стволы раскалились докрасна. Артиллеристы быстро пристрелялись и начали метко попадать во французские суда. Поскольку незадолго до того британские самолеты сбросили у входа в гавань магнитные мины, французы ничего не могли поделать. Как вспоминал много лет спустя один британский матрос, «все походило на стрельбу по рыбе в бочке».

Очевидцы с французской стороны говорили о пелене пламени, об огненных шарах, падающих в море, о трупах без голов, о людях, настолько обожженных или изуродованных, что они обращались к своим товарищам с ужасающей мольбой «Ach`eve-moi!» («Прикончи меня!»). Затем британский снаряд попал в артиллерийский погреб самого совершенного французского корабля «Бретань» – грохот мог сравниться с извержением Кракатау.

Грибовидное облако поднялось над гаванью, и через несколько минут супердредноут «Бретань» опрокинулся. Некоторые его моряки спрыгнули в зловещее море, пузырящееся как фритюрный жир, там они задерживали дыхание и плыли под водой, чтобы выбраться из-под горящей нефти. Большая часть экипажа утонула.

В тот безоблачный день 1940 г. британцы выпустили по укрепленной гавани Мерс-эль-Кебир рядом с алжирским городом Оран в общей сложности 150 снарядов. К тому моменту, когда их пушки смолкли, было сильно повреждено пять французских судов и одно уничтожено, погибли 1297 французских моряков. Произошло массовое убийство, и многие называли свершившееся военным преступлением.

Всю Францию охватило чувство негодования, нацистской пропагандистской машине почти не требовалось разжигать ненависть. В первый раз после битвы при Ватерлоо британцы стреляли во французов с умыслом на убийство. Повсюду были плакаты с французским моряком, тонущим в огненной геенне, либо с британским лидером, предстающим в виде кровожадного Молоха. Отношения между Лондоном и новым режимом Виши были разорваны, и по сей день память о Мерс-эль-Кебире настолько токсична, что эта тема стала табу в британско-французских дискуссиях.