Фактор кролика

Самппа умолк, а я понял, что дальнейшие расспросы невозможны. Мне казалось, что в описании я узнал Киммо, но я не знал, что бы это могло значить. К тому же мне требовалось выпроводить Самппу из кабинета. Стены давили на меня; пол и потолок как будто начали дрожать, а из моего тела утекали последние силы. Теперь мне стала ясна причина моей усталости и того, почему она только усиливалась. Усталость накрыла меня с головой, вынырнула из тьмы, которая окружала меня все время, несмотря на то, что иногда тьму прорезывал тонкий луч света.

— Насчет Детского дня, — сказал я. — Обещаю, что изучу этот вопрос с максимальной благожелательностью.

— Это как?

— Я попытаюсь найти способ осуществить эту идею.

Я сказал именно то, что имел в виду. Если я смогу решить проблемы Парка, то буду только рад уступить место управляющего шестилетнему ребенку.

Впервые за всю нашу беседу Самппа улыбнулся.

— Как я и говорил, ты — глоток свежего воздуха в этом Парке, — сказал он. — Ты настоящий царь Мидас. Все, к чему ты прикасаешься, расцветает.

25

От криков у меня едва не лопались барабанные перепонки. Группа детей обтекала меня с двух сторон. Холл казался освещенным ярче обычного. Вся обстановка вдруг предстала передо мной слишком пестрой, кричащей, безвкусной и потому уродливой. Детские визги были словно тысячи ногтей, скребущих по доске. Запах жареных сосисок из кафе будил в памяти площадку для выгула собак, когда в нем начинает сходить снег. Стальные опоры Большой горки отсвечивали льдом; вагоны Варана, обычно двигавшиеся со скоростью улитки, напоминали приличный экспресс. Общий шум Парка, непрекращающиеся разнообразные звуки, их хаотичная регулярность — все это обрело физическую форму и сыпалось на меня ударами со всех сторон, давило на каждый сантиметр моего тела.

Через какое-то время мне пришлось остановиться, что было к лучшему. Лаура с кем-то разговаривала. Мужчина примерно моего возраста активно жестикулировал и указывал руками на расписанные стены. Он производил впечатление человека, не верящего собственным глазам. Я его понимал. Мне тоже с трудом верилось в то, что предстало моему взору. Возможно, я стал свидетелем мирового живописного рекорда — во всяком случае произошло событие соразмерного масштаба.

Фрески были полностью закончены. И они ошеломляли.

Я чуть отступил назад и остановился на мостике между Ружьями-тромбонами и Пончиком. Кое-кто из родителей тоже стоял здесь, опираясь на перила. День в Парке приключений явно не относился к числу самых захватывающих событий в их жизни. Лаура продолжала разговаривать с мужчиной.

Мужчина поочередно указывал рукой то на одну стену, то на другую, складывал руки на груди, кивал и внимательно слушал, что ему говорит Лаура. Наконец они пожали друг другу руки. Мужчина несколько раз оглянулся, нашел глазами что-то и направился в том направлении. Вполне вероятно, что его целью был один из инфернально верещащих детишек.

Я подошел к Лауре. Она протирала белой тряпкой синий левый край стены О’Кифф, стоя ко мне спиной. На ней были черные рабочие брюки и красная футболка. Волосы у нее торчали во все стороны. Очевидно, она почувствовала мой взгляд, потому что повернулась, когда мне оставалось до нее несколько шагов. Ее лицо осветилось довольством и даже гордостью. Но только на долю секунды. Все изменилось мгновенно.

— Привет, — сказала она.

— Здравствуй, — ответил я.

Она посмотрела налево, затем направо. По ее виду никто не сказал бы, что она мне рада. Совсем нет.

— Стены закончены, — сказал я. — Поздравляю.

— Осталось несколько последних мазков. Но… Спасибо.

Из ее голоса испарились вся ее доброта, все знакомое мне дружелюбие. Не говоря уже о теплоте.

— Похоже, кому-то они понравились, — сказал я, на ходу соображая, как продолжить этот разговор.

— Кому?

— Этому мужчине… Только что… Который…

— А, этому… Да, точно. Это журналист из «Хельсингин Саномат». Пришел сюда с детьми и увидел эти стены. Завтра вернется. Хочет их сфотографировать и взять интервью для газеты.

— Замечательно.

— Признаюсь, я немного удивлена.

Лаура посмотрела мне в глаза. Я не отвел взгляда. На ее лице застыло нейтральное выражение. Хотя мы стояли почти вплотную друг к другу, от былой близости не осталось и следа. Трудно было вообразить, что еще совсем недавно мы страстно целовались в электричке.

— Ты хотел что-то спросить?

Вопрос застал меня врасплох.

— Вообще-то… — Я кивнул, хотя уже потерял уверенность, что в этом разговоре есть смысл. Как и в любом другом разговоре с ней. — Не знаю.

— Раз уж ты здесь, — сказала Лаура, оглядываясь по сторонам, будто собиралась переходить через дорогу, — может, лучше всего будет, если я… Мне надо тебе что-то сказать.

Крики детей и шум Парка приключений бушевали вокруг, словно шквалистое море. Мы стояли как будто на продуваемом всеми ветрами пляже, пытаясь расслышать, что говорит собеседник.

— Это трудно, — начала она, комкая в руках тряпку. — Мне надо было… сказать тебе… раньше.