– Я хочу видеть того, кого ты называешь Братом. Я хочу видеть того, кого ты выбрал в качестве союзника.
– Я не выбирал его союзником, это он меня выбрал. Я не оставил ему выбора.
Раздается смех ребенка. Он звенит чище, чем хрустальный колокольчик.
– Ты не человек, но ты им был, Дьявол вступает в союз лишь с теми, кто этого желает.
– Если хочешь знать, дитя мое, я не
– Это одно и то же, ты сам прекрасно знаешь. Поскольку вас, конечно, двое, но двое – в каждом из вас, вы – гибрид во всей его чудовищности.
Настала моя очередь рассмеяться во весь голос, полыхнувший, как огонь на углях.
– Мне нравится слово «чудовищность». Это то, что мы есть: монстры. Мы
Этот маленький мальчик не станет ни гениальным художником, ни великолепным композитором, ни великим ученым, ни самым знаменитым писателем своего века.
Он станет тем, чем стал я. Несомненно, он станет младшим братом Дьявола, потому что он – это я до трансформации.
– Это ты так думаешь, – говорят мне слова-фотоны, – но ты – мой старший брат, и я с тобой никакого договора не подписывал.
Мой огненный смех полыхает снова.
– Ты снова ошибаешься, дорогой невинный, ты ошибаешься в
– Ты ничего не делаешь, Агент Небытия, и сам прекрасно об этом знаешь. О том, что я пусть и двенадцатилетний, но еще свободный человек.
– Двенадцатилетний! То есть человек, едва начавший определять свой пол. И ты говоришь со мной о свободе?
– Свой пол я определяю наверняка лучше, чем ты можешь себе вообразить, и уж точно лучше, чем это делаешь ты. Я повторяю тебе: я свободен.
– И как же твоя свобода тебе поможет? Все эти добрые ньюйоркцы тоже свободны, они вольны выбирать между тобой и собой, но жители Санкт-Петербурга, Мадрида или Джакарты тоже могут выбирать. Все свободны в этом мире, дитя мое. Ты не можешь себе представить, до какой степени
– Не смеши меня. Правда – одна, по определению, ты это прекрасно знаешь. И она не может быть вашей, ты знаешь это еще лучше.
– Очень хорошо. Допустим, что релятивизм действительно является одним из наших самых утонченных открытий. Они живут, быть может, с совершенно фальшивой правдой, но ты не можешь отрицать, что они свободны. Кстати, если игра продолжится, ты сам в этом убедишься.
– Они могут делать лишь то, что они хотят, они могут узнать лишь то, что им известно, они могут быть лишь тем, что они есть. Я знаю, как ты извращаешь смысл слов, знаю твою мошенническую семантику.
– Естественно, это моя профессия, о, юный мальчик, который был мной еще до того, как появился этот мир.
– Я хуже тебя. Поскольку я – тот, кто пришел
– Я покажу тебе свою храбрость, я представлю тебе ее доказательства, о, мой очень юный ангел. Я не стану противопоставлять тебя слепым народным массам. Мне кажется, что новый этап Игры-Жизни, Праздника-Мира зарождается в моей голове, которая, как ты знаешь, никогда не прекращает
– Ничего из того, что ты способен сделать, не может на меня воздействовать. Если я последую за тобой в твоем разрушительном путешествии, ты отведешь меня потом к своему Брату?
– Ты прекрасно знаешь, что мы никогда не держим своих обещаний, так стоит ли обещать?
– Предположим, что это обещание ты сдержишь. Ты сам, кстати, убедишься в этом.
Мой огненный смех катится по авеню Америки, взрывая стоящие вдоль проезжей части фонари, разбивая лобовые стекла проезжающих машин, провоцируя множество аварий.
– Я чувствую, что мы с тобой отлично поладим. Нью-Йорку на этот раз повезло. Надо сказать, что количество конкурирующих с ним мегаполисов превышает все, что можно вообразить: Жизнь – Игра! Праздник – Мир!
Ребенок, которым я был когда-то, одаривает меня скупой улыбкой. Блеск его глаз кажется мне более опасным, чем все пожары, которые я разжег как на этой Земле, так и в сердцах людей, ее населяющих.
Коммюнике номер тридцать