Фактор вознесения

Если бы у нее было тело, она сделала бы глубокий вдох, чтобы ослабить напряжение, сковывающее мышцы живота. Но у нее не было ни мышц, ни живота, а рассудок был почти свободен от эмоций.

«Я все сделала правильно, – пронеслось в ее голове. – Если речь вести о человечестве, я все сделала так, как надо».

Даже если они, ослепленные алчностью, не видят зла в разрушении семьи, не видят греха в предательстве друзей, значит ли это, что и нам не следует удерживаться от подобных пагубных деяний?

Квитс Твисп, старец, из «Бесед заваатан с Аваатой».

Флаттерби Боден расстелила на пыльном чердачном столе большой кусок украденной миткали, и все трое ее одноклассников восторженно захлопали в ладоши.

– Тебе все-таки удалось! – воскликнул Джака – единственный мальчишка в их маленькой компании. Для своих двенадцати лет он был довольно высок. Его отец, как и отец Флаттерби, работал на ракетодроме, а мама – на гиперстанции морян, что увеличивало их паек почти в два раза по сравнению с большинством из тех, кто стоял в очереди.

– Тихо ты! – шикнула Флаттерби. – Мы же не хотим, чтобы нас прямо сейчас застукали. Лит, ты принесла краски?

Лит (самая младшая из всей компании – ей было еще одиннадцать) достала из-за пазухи уродливой хлопчатобумажной блузы четыре тюбика.

– Вот! Но я не достала черной, – добавила она и потупилась.

– Зеленая… – разочарованно протянул Джака. – И ты хочешь, чтобы нам поверили, что мы Тени? Ты сама знаешь, где используют зеленую краску…

– Да тише ты! – Для пущей выразительности Дана поднесла палец к губам и скорчила жуткую гримасу. – А вам не приходит в голову, что сейчас мы самые настоящие Тени? Если нас сцапают, с нами разделаются точно так же, как с ними.

– Ладно, хватит! – перебила ее Флаттерби. – Если мы тут собираемся заниматься только болтовней, то и ловить нас будет не за что. Джака и Дана, раз мы притворяемся, что репетируем, то давайте начинать: сыграйте нам что-нибудь, а мы с Лит раскрасим по лозунгу. Потом мы будем играть, а вы распишете два остальных.

– Не забудьте, охранка сегодня все утро почему-то здесь крутится, – напомнила Дана.

– Это все из-за Кристы Гэлли. Может, они думают, что она прячется где-то поблизости?…

– А может быть, так оно и есть?

– Но сюда они не зайдут, – успокаивающе подняла руки Флаттерби. Кого интересует обычный урок музыки? Она фыркнула и задрала подбородок. – У меня же брат служит в охранке. Я-то знаю, как они обычно действуют.

– Да, вот только он на Виктории, – заметила Дана, – а наши могут действовать и иначе. Их потому и посылают служить подальше от родных мест, чтобы им не пришлось стрелять в кого-нибудь из собственной родни.

– Неправда, – взвилась Флаттерби. – Их отсылают из родных мест не поэтому, а потому что… потому что…

– Ладно, хватит болтать, – перебил ее Джака, пытаясь придать голосу солидности. – Если мы не начнем играть, то они точно сюда сунутся.

Мальчик жил на границе самого большого в Калалоче лагеря переселенцев и в свои двенадцать лет успел навидаться трупов на улице. В отличие от девчонок он знал, что такое голод и что такое охранка, не понаслышке.

Глядя, как он вынимает из футляра флейту, Дана со вздохом потянулась за своим инструментом. Новенькие струны ее караколя, попав в солнечный луч, ярко вспыхнули серебром. Черная витая раковина резонатора была до блеска отполирована четырьмя поколениями музыкантов.

– Дай мне «до», – попросила она, всем своим видом показывая, что готова к работе.

Под звуки настраивающихся инструментов Флаттерби с помощью Лит разорвала ткань на четыре полотнища, метра по три каждое.

– А твой брат уже кого-нибудь убил? – прошептала Лит.

– Конечно же, нет, – сердито отозвалась ее подруга, с преувеличенным усердием разглаживая складки. И, не поднимая глаз, добавила: – Он же не такой, как эти… Да ты ведь с ним знакома.

– Ага, – кивнула Лит и хихикнула, а в глазах у нее запрыгали озорные огоньки. – Он такой прикольщик!

Флаттерби к тому времени уже использовала почти полтюбика и теперь любовалась своей работой. Краска была темно-зеленой и в сумерках могла сойти и за черную. Во всю ширину полотнища большими буквами было написано: «МЫ ХОТИМ ЖРАТЬ!» И хотя эти слова считались лозунгом переселенцев, их можно было услышать в любом районе Калалоча. А по мере того, как уменьшались пайки и росла нужда, эти слова все чаще и чаще звучали в очереди. Флаттерби сама не раз слышала. И не всегда их говорили шепотом.

Именно там, перед очередью, в которой каждый вынужден стоять по многу часов, она и повесит свой лозунг. А Лит решила повесить свой на фасаде их школы, стоявшей прямо напротив офиса «Мерман Меркантил». Джака свой вывесит напротив гиперстанции, а Дана на пристани, напротив студии головидения.