Факультатив

Заключительная часть. Не прекращая работать плёткой, Лада Дольцман насилует Ядвигу каким-то прибором прямо через нейлоновый кэтсьюит. Другой прибор зажат у неё между ног. В момент оргазма женщины орут в унисон. В глазах у них вакуум, в мозгу лопаются кометы, а пониже сердца схлапывается Вселенная. Кровать трясётся и прыгает. От безумного хриплого крика дрожат никелированные наручники над головой и покачивается дверца металлического шкафа.

– Дарасинааааааай!

На тахте в другом районе города в экстазе катается голый Вадим Березин. Шорты болтаются возле колен, близорукие глаза плывут и неотрывно смотрят на свежий портрет завуча Камасутры, которую связывает миниатюрная женщина в фуражке. Закончив рисунок, Вадим не дождался Аньки и кончает одновременно с женщинами в студии.

*****

Душ. Туалет. Сумочка. Звонок в службу такси. Грузная медлительная дама в позолоченных очках и строгом брючном костюме напоследок тепло целует хозяйку квартиры. Хозяйка напоминает актрису Скарлетт Йоханссон. Черты лица грубее чем у шведки, мальчишеская фигура, бёдра узкие, но грудь отчётливо прорисовывается под голубым спортивным костюмом. Пшеничные волосы собраны на макушке на манер токийской гейши, заткнуты костяными шпильками.

– Теперь до следующего четверга?

– До четверга, Кусака.

– Спасибо за всё.

– Счастливо… дарасинай.

Женщины улыбаются друг другу. Лада тычет пальцем в сумочку Ядвиги.

– Тетрадь Березина! Не забудь, положи где взяла.

– Не забуду. Пока!

Ядвига спускается к ожидающей во дворе машине с жёлтыми дверками. Между лестничными маршами снова оглядывается на Ладу Дольцман.

– Даже походка у тебя стала другая, – вдруг говорит Лада. – Я разбудила в тебе женщину, теперь ты нравишься самцам. Тебя рисуют голой. Скоро надобность во мне отпадёт.

– Не ерунди! – вскидывается Ядвига, но Лада уже закрыла дверь.

По дороге домой Ядвига замечает на себе взгляд таксиста. Что этот тип  увидел в положительной и целомудренной пассажирке-завуче с высшим филологическим образованием? Она заслуженный учитель, отличница  народного просвещения, сеющая в детских душах разумное, доброе, вечное. Водитель не присутствовал в студии, когда содержательница «птичника» для интимных утех прочно привязывала Ядвигу к крючьям в чулках и наморднике, а потом пытала секс-игрушками.

– У меня что-то с лицом? – в упор спрашивает Каминская. Водителю лет пятьдесят и он, наверное, всякого народа перевозил.

– Ничего, – седоватый крепыш переключает скорость. – У вас глаза светятся.

И тут же поясняет:

– Это комплимент. Извините.

Дома душный запах лекарств, форточки закрыты, под ногами разбросаны открытки и книги. Сиделка Ильза смущённо прибирает с пола.

– Мы немножко играли. Ванда Эммануиловна искала письма какого-то Ержи.

Ядвига устало кивает.

– Это мой двоюродный дядя. Но он никогда не писал нам писем, потому что был слепым и жил в соседнем доме. Ержи умер в восемьдесят пятом году.

– Она не помнит, – говорит Ильза. – Но на унитаз сходила нормально.

Каминская роется в кошельке, отдаёт сиделке деньги за четыре часа. Ягодицы до сих пор ноют под колготками. Дольцман почти отработала жёлтую карту – с некоторым смягчением приговора.

– Язечка? – раздаётся из комнаты. – Почему ты бегала в кино без разрешения? Позови папочку, будем ужинать.

– Папочка умер в девяносто первом, – говорит Ядвига и остаток вечера почти не думает о Ладе Дольцман.

*****

Назавтра Вадим Березин прибегает в гимназию номер сто тридцать шесть необычно рано. Накануне встреча с Белоцерковской пошла наперекосяк. Ани снова не дала, а кроме того заподозрила, что Вадим удовлетворил себя до неё. От баб ничего не скроешь, даже если они восьмиклассницы.

Ну и плевать. Вадим перепрыгивает в сменные тапки, просит на вахте ключ от двадцатого кабинета, где вчера шёл факультатив по литературе.

– Я тетрадку там забыл. У нас будет алгебра в сорок четвёртом.

– Двадцатый только что брали, – бурчит вахтёрша и снимает ключ с подушечки.

В сторону учительской плавно удаляется завуч Камасутра-Каминская. Вадим сразу узнаёт её по тёмно-синему костюму и юбке с разрезом в половину голени. В разрезе сверкают колготки «капучино». За Ядвигой Бориславовной тянется терпкий аромат сицилийского лимона и зелёного яблока.

Двадцатый кабинет находится на втором этаже. Вадим несётся по гулкому пустому коридору, помахивая ключом и плоской кожаной сумкой. Отпирает дверь. Бросается к дальнему ряду, место у окна, видит на столе свою драгоценную тетрадь. Успел! Нашёл. Блин-блин-блин! Ура!

Вадим открывает конец тетради – непристойные рисунки тоже никуда не делись. Кому нужно рыться в литературных записях десятиклассника Березина? Здесь вообще могло не быть уроков после их факультатива. Разве что вторая смена?

Тетрадь уже готовится упасть в сумку, но стоп! Глаз художника замечает что-то лишнее. Березин торопливо отлистывает рисунки. На последней картинке, где Камасутра сидит в смирительной рубашке с кротч-ремнём поперёк трусов и раздвинутыми ляжками, внизу красной пастой нарисован смайлик и подписано:

«Лучше бы думал об аттестате, Березин!»