Факультет чудаков

Возле двери, выпятив грудь, стоял монумент бывшего императора с отбитым носом. Замирайлову было холодно. Через десять минут ему предстояло идти в комиссию.

«Вычистят, — считал он медные пуговицы своей куртки, — не вычистят. Вычистят — не вычистят. Вычистят», — число пуговиц оказалось четным.

Когда Замирайлов вышел из комнаты, в которой заседала комиссия, он улыбался. Его вычистили. «И неизвестность, — думал он, — самое ужасное, стала для меня известностью». Проходя по темному коридорчику, он снова взглянул на загадочную дверь и разглядел надпись.

— Уборная, — прочитал он. Ему стало смешно. Он понял, почему именно здесь стоял курносый монумент императора. Он потрогал императора, погладил его по холодной бороде, щелкнул его в медный лоб.

Он подумал: «Здорово же я перетрусил, коли прочитал надпись задом наперед. „Яанробу“, фамилию бы мне такую: „Яанробу“. Она звучала бы как греческая».

И он вошел в «учреждение», название которого незадолго перед тем ему показалось экзотическим.

* * *

Торжественным движением руки сторож раскрыл калитку. Студенты нового приема с пестрыми узелками на плечах устремились вверх по лестнице общежития. Открылись внезапные пространства, не освещенные площадки, горбатые лесенки.

Они поднимались, опускались, снова поднимались, бежали, стесненные узкими коридорами. Хлопали двери. Озарились стены. В помещение проник свет. Убегали крысы. С этой минуты началась жизнь общежития. Они выбрали себе комнаты, совместными усилиями вымели сор, выбросили весь хлам, который скапливался здесь годами. От стен поднялась пыль, точно происходил ремонт. Не успев как следует расставить кровати, они решили устроить клуб, обошли ряд пустующих комнат, темных как кладовки, подыскивая соответствующее помещение, и нашли: это была огромная комната, похожая на актовый зал. Посередине стояла кровать, на кровати, свернувшись калачиком, спал Уткин. Они изгнали собаку Уткина из помещения, выбрав его самого заведующим клуба. Они были нетерпеливы и по трубам — не оказалось лестницы — влезли на крышу водрузить флаг. К дверям флигеля они прибили объявление, написанное неровными торопливыми буквами:

«МЫТНИНСКАЯ КОММУНА

СТУДЕНТОВ УНИВЕРСИТЕТА».

Мытней называлось общежитие.

* * *

— Вы дворянин?

— Да, я дворянин.

— Ваш отец, пишете вы, имел поместье?

— Точно так.

— Вы окончили кадетский корпус?

— Да.

— Что же вы от меня хотите? Комиссия, рассмотрев ваше дело, постановила исключить. Судите сами: можем ли мы оставить в университете студента с таким прошлым?

Перед столом, за которым сидел Лузин, стоял студент с бакенбардами, походивший одновременно и на офицера и на лакея. Он стоял, вытянувшись по-военному, затянутый в студенческий мундир, сидевший на нем как на офицере. Ему не хватало только шпаги.

— Отказываюсь понимать. Раньше для нежелательных студентов существовала процентная норма. Теперь же… Коллега, я отказываюсь вас понимать.

— Гражданин, — сказал Лузин, — кроме вашего, у меня еще много дел. Вопрос решен. Вы задерживаете своих же товарищей.

— Отказываюсь понимать. Ну, хорошо, я дворянин. Что же прикажете делать дворянину: дрова рубить?

— Вот именно. Рубить дрова. Гражданин, вы задерживаете.

— Обождите.

— Мне некогда.

— В таком случае разрешите напомнить: столбовой дворянин Александр Крапивин. Смотрите, коллега: обожжетесь. Вы имеете дело с Крапивиным, с Александром Крапивиным! — И он поднес к козырьку два пальца совсем так, как это делали его предки во времена Николая I. — Надеюсь, мы еще встретимся.

Лузин с любопытством посмотрел на собеседника: совершенно знакомое лицо. Несомненно, они где-то встречались. Подняв голову, вытянув руки по швам, высоко задирая ноги, Крапивин вышел из комнаты.

«Где и когда, — вспоминал Лузин, — я его видел?»

Его взгляд упал на книгу, лежавшую на портфеле. Он вспомнил: столбового дворянина Крапивина встречал на страницах книг повестей и романов. Да, он его встречал.

Других посетителей не оказалось. Оставшись один, Лузин устало вытянулся в кресле. На столе лежала «Правда», пожелтевшая от времени.

«Ультиматум лорда Керзона». «Обнаглевшая буржуазия бросила вызов трудящимся…»

Он потушил свет и, оставив на столе разбросанные бумаги, запер дверь кабинета. Он вышел. Он увидел (он видел это в течение многих дней в одно и то же время): сидел на скамейке сторож, висели часы, уборщица мыла пол, темнели стены. Только дверная ручка на этот раз оказалась сломанной.

«Четыреста человек, — думал он, проходя мимо Зоологического музея, — получат в этом году стипендию».

Два незнакомых студента в синих фуражках, шедшие позади, вдруг поравнялись с ним и пошли радом. Молча они дошли до Биржевого моста. Здесь забежали вперед и, повернувшись лицом к Лузину, загородили ему путь.

— Извиняемся, — сказали студенты, — мы ищем Лузина.

— Лузин принимает ежедневно от одиннадцати до шести в канцелярии по студенческим делам. А по четвергам и субботам с двух и до четырех.

На Неве плавал свет. Силуэты студентов неподвижно стояли у перил.

— Лузин принимает, — повторил Лузин, улыбаясь, — ежедневно с одиннадцати до шести.