Факультет ненужных вещей

– Та-ак! – Нейман быстро скинул плащ, подошел к зеркалу, поднял с подзеркальника гребенку и провел по волосам. Они у него были волнистые, густые, и он гордился ими. – Так, значит, без меня весело жили. Хорошо! – Он подошел к двери ее комнаты, постоял, послушал. Она, верно, что-то говорила, но слов он не разобрал. Тогда он стукнул и спросил: «Можно?»

– Это ты, дядя? – отозвалась она. – Войди, войди, ты кстати приехал, здравствуй. Письмо тебе тут от Романа Львовича.

Она встала с тахты, взяла со столика папку, распахнула, вынула оттуда большой, в лист, конверт, протянула Нейману. На конверте было написано: «Р.Л.Шерну. Лично».

– Откуда это у тебя? – удивился и испугался Нейман. – Роман забыл? Так зачем же ты его распечатала?

– Да он не был запечатан, – усмехнулась она, – лежал на самом виду на твоем столе. Так что смотри.

– Да зачем мне это? – воскликнул Нейман. – Совсем не интересуют меня дела Романа.

– А поинтересуйся, поинтересуйся, – продолжала она тем же тоном, не то насмешливым, не то презрительным. – Там бумажка вверху лежит, ты ее посмотри... Да я тебе ее прочитаю.

«...Метод переливания трупной крови является блестящим завоеванием советской медицины. Впервые он был применен в институте Склифосовского в 1932 году, а в 1937 году разрешен на всей территории Советского Союза. Трупная кровь имеет следующие преимущества перед донорской: во-первых, – слушай, дядя! – кровь внезапно, без агонии умершего (она повторила: без агонии) благодаря феномену фиброгенеза остается жидкой и не требует добавления стабилизатора, – она взглянула на Неймана. Тот стоял и слушал. – Во-вторых, от трупа можно в среднем изготовлять до трех литров крови, что позволяет в случае надобности производить массивные переливания одному реципиенту без смешения крови различных доноров. В-третьих, кровь признается годной только после вскрытия трупа. При изменении в легких, желудке, селезенке, печени кровь бракуется как негодная. До сих пор, однако, добыча этого ценнейшего продукта была связана со случайностями и поэтому главным образом использовалась кровь погибших от уличных катастроф. Ныне же мы, работники медицинской части управления, учитывая обстановку и легкость получения свежей трупной крови, вносим рационализаторское предложение...»

– А ну перестань! – оборвал ее Нейман и стукнул кулаком по столу. – Дай сюда эту гадость. – Он вырвал пакет и отбросил его на тахту. – Ах ты, сумасшедшая дура, – выругался он. – Березка! Боттичелли! Додумались, сволочи!

– Это ты про кого? – спросила Тамара.

– Не про тебя же. – Он съел какое-то слово. – И тот христосик тоже... Ух, я бы их!.. Брось об этом думать, а то додумаешься! Ну, она дура, психопатка! Только и всего! А Роман тоже хорош, подбросил тебе эту штучку. Слушай, он ведь нехороший, этот Роман! Очень нехороший. Конечно, мне он брат, и я его люблю, но все-таки... он... нехороший! Черт знает что у него в голове. Строит из себя что-то... Видишь ли, хочет при всем при том, что у него есть – а у него уже много чего набралось, – остаться честным и хорошим. Чистеньким быть хочет. А что такое честность? Большая советская энциклопедия до этой буквы еще не дошла...

– А разве такие не все?

Нейман внимательно взглянул на нее, вдруг подошел и взял ее за руку.

– Слушай, мне что – звонить сестре, чтоб она немедленно приехала и забрала тебя? – Она молчала. – Ну говори же: звонить? Я позвоню! Вот сейчас и позвоню! Ведь эти штучки знаешь где кончаются? В печи! Следовательница! И я, дурак, верил, что ты можешь! На первом же алкоголике, засранце испеклась! Нечего тебе было тогда и ГИТИС бросать! Пела бы сейчас в оперетке. А я тобой гордился, я-то говорил: такая умница, такая чуткая! Ничего! Показала свой ум! Боже ты мой, – взмолился он вдруг, – Бог Авраама, Исаака и Иакова, как говорил мой отец. Как же нынешним всем мало надо! От одного щелчка валитесь! Если бы мы были такие, как вы, то была бы у нас Советская власть?! Кончила бы ты юридический институт? Да просто вышла бы замуж за грузинского князька или таскалась бы с таким же вот, как этот Зыбин; он бы стишки читал, а ты бы ему хлопала... Вот это вернее. – Он говорил и ходил по комнате. В коридоре вздыхала Ниловна.

– Да что ты такое говоришь? – воскликнула Тамара.

– А что? Не нравится? А мне тебя видеть такой нравится? Вот я сейчас опять ехать должен, так как же я тебя такую могу оставить?

– Куда ехать? – спросила-она.

– На кудыкину гору журавлей щупать – не снеслись ли! По делу ехать. По этому же идиотскому делу и ехать. Ну как я тебя оставлю? Ведь ты же следствие ведешь. Следствие по делу настоящего врага. Уже по всему ясно, что он враг, а ты... Честное слово, не знаю, что мне и делать. Ведь уже до наркома что-то дошло! Ах ты...

Она вдруг подошла к нему, обняла его за плечи и потерлась, как в детстве, подбородком о его плечо.

– Ну, ну, – сказала она виновато и покорно, – не надо! Все будет в порядке. Просто меня этот прохвост действительно довел до ручки.

– Да чем же, чем? – воскликнул в отчаянии он. – Боже мой, чем же именно он мог тебя, умную, ученую, довести до чертиков? Чем?