Я бежал, как самая последняя падла, но никак эта тысяча не влазила во время у меня. А Пенис мне вежливо улыбался. Злости на него никакой не было, это же была не его вина, что он таким уродился, а родительская. А родителей его я не знал. Да и не стремился. Поэтому злости у меня не было. И я бежал. Хотя я и сознавал, что он мог мне поставить зачет и так, без всякого выеб… то есть – выделывания.
Скоро меня на стадионе знали все, от служителя до последнего занимающегося. Мне, конечно, была приятна такая слава, однако тысяча не выходила у меня: ног не было, есть не хотелось, тело умирало, а температура вялая была. Но ему, моему мучителю, это нравилось, он наслаждался. Я уже три раза забегал на нее, эту тысячу, официально, и три раза не получалось необходимое время.
Я ему посоветовал, чтобы он позже на секундомер нажимал. Когда я пробегу уже полкруга, или стартану, по крайней мере, тогда время будет хорошее. Он опять вежливо улыбался, но секундомер успевал нажимать вовремя. Он этому, видимо, долго учился и теперь хорошо получалось. Он был доцент уже, наверно, и кандидатская у него была: как нажимать секундомер.
Жизнь моя сузилась в овчинку, и небо для меня существовало только над стадионом. Интересно, думал я, как же бегают бегуны, чемпионы там всякие, неужели им от этого не херово. Я думал, что еще один день, еще два дня, и я пойду к врачу освобождаться, брать справку, что у меня климакс, как у Ирки. Девичества.
В институте шли лекции, люди занимались, а я бегал по стадиону. Теперь – я уже хотел на занятия. Но для этого института были важней мои упражнения по физкультуре.
В пятницу, когда очередной физкультурный день закончился, мы ушли с ним со стадиона последние. Всю жизнь мечтал о такой жизни. И вот она настала!
Бегун и тренер шли к метро, нам был по пути. Чтоб этот путь у него под ногами провалился.
– Как насчет пивка, Борис Наумович? Я угощаю, – спрашиваю я.
– Нет, спасибо, я не пью.
– А фирменную сигарету?
– И не курю тоже.
– Но с женщинами хоть живете? Он был большой и широкий.
– Да, у меня есть жена. – Он улыбнулся.
– Значит, от меня – ничего не хотите?
– Дело не в этом, я, правда, не люблю пива или курения.
– А то я подумал, что вы подумали, что я вас покупаю.
– Ничего страшного, я знаю, что ты хороший мальчик и этого делать не будешь.
– Откуда вы взяли?
– Я наблюдал: бегаешь старательно. Я долго смеялся.
– Что же делать с вашим проклятым зачетом, я ведь его не сдам никогда?
– Во-первых, он не мой, а ваш, я свои все давно сдал, когда в институте физкультуры учился, а во-вторых, если захочешь, то сдашь. Надо только постараться.
– Скорее мое тело и организм сдадут и уйдут из бытия, чем он у меня сдастся.
– Ничего страшного, все так говорили сначала.
– Но я не хочу такого конца!
Он улыбнулся. А я шел и думал, неужели у него нет слабого места. Как точка разбивания у пуленепробиваемого стекла, критическая точка раскалывания. Не может быть, такое место есть у всякого. Но как ее нащупать?
– Я слышал, что те, кто ходит в секции и в них занимается, получают зачет автоматически, и им не надо ходить на занятия?
– Но ты ведь не ходил.
– Но у вас нет такой секции.
– Какой?
– Волейбольной.
– А ты что, умеешь играть?
– Да, у меня первый взрослый по этому виду спорта.
– Когда же ты успел, молодой такой?
– Играл за сборную города у себя. В «Динамо» тренировался.
– Молодец, а я и не знал, что ты спортивный мальчик. Да, секции у нас нет на факультете, секций вообще мало. Жалко.
И тут я ляпнул:
– А хотите, я вам создам волейбольную команду на факультете?
– То есть?
– Сделаю команду, оттренирую и выставим на соревнования.
– И сам играть будешь?
– Конечно, я обожаю волейбол.
– Ты серьезно об этом говоришь?
– Абсолютно!
Вот оно! Нашлось слабое место. То-то же, а я думал, что в мире уже правят не умные, а… физкультурные, и ума больше не надо. А работать надо не ногами, а мыслью, словом работать надо. Управляя.
Ему нужна была зачем-то команда. Он ухватился за нее, и с этого момента командующим стал я.
Хотя еще за мгновение до этого казалось, что, правда: не справиться, не перескочить этого буйвола стройного вида.
– Что тебе для этого нужно, Саша?
О, вот я уже и «Саша» стал, а я думал, он не помнит, как меня зовут.
Теперь командовал я. Парадом, и я хотел им насладиться:
– Зал, расписание, мячей пять-шесть, хороших только, а не нашего, советского производства. Польских, например, золотистых таких, охряного цвета.
– Еще?
– Человек пятнадцать ребят, чтобы имели хоть какое-то понятие о волейболе.
– Да ты что! Где ж это я тебе наберу в педагогическом институте, к тому же на филологическом факультете, столько ребят, да еще нормальных, то есть здоровых. Да еще с понятием о волейболе.
– Хорошо, десять, – согласился я. (Я соглашался.) Он и этой цифре ужаснулся. Не был уверен, что найдет столько нормальных на нашем факультете.
– Когда ты начнешь? Розыгрыш института в ноябре.
– С первого сентября нового учебного года.
– Успеешь создать команду?
– Попробую, я ведь не волшебник.
– Но сам-то играть будешь хорошо? Не опустив рукава, лишь бы отделаться?