Факультет журналистики

Но как уже было сказано выше, к Оле Костенко Пашка Пахомов хотя и «заочно», но некоторые постоянные симпатии все-таки испытывал. И поэтому во время ее выступления Пашка, который в обсуждении проблемы аврала никакого участия не принял — он берег силы для «разного», — внимательно наблюдал за Оленькой из своего последнего ряда.

…Тишину нарушила пышноволосая и пышная во всех отношениях Руфа.

— Товарищи, — лирическим грудным сопрано заявила Руфа, — я предлагаю поставить на голосование два предложения: первое — не ехать сегодня всей группой на стройку, и второе — ехать сегодня всей группой на стройку.

— Кто за то, чтобы голосовать за поступившие предложения? — обратился к собранию долго молчавший Тимофей Голованов.

Взметнулись руки.

— Итак, кто за то, — сурово произнес Тимофей, — чтобы не ехать сегодня всей группой на строительство нового здания университета на Ленинских горах?

Поднялись три руки — Боба Чудакова, Рафика Салахяна и Галки Хаузнер.

— Трое, — торжественно и одновременно злорадно отметил групкомсорг Голованов, — всего трое…

Голос групкомсорга окреп.

— Теперь ставлю на голосование второе предложение… Кто за то, чтобы всей группой ехать сегодня на строительство нового здания университета на Ленинских горах?.. Считаю: раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать, тринадцать… Абсолютное большинство!

Пашка Пахомов, внимательно наблюдавший за Олей Костенко, мечтательно задумался, улетел мыслями куда то в заоблачные дали и по этой немаловажной причине участия в голосовании как по первому предложению, так и по второму, конечно, не принял.

Но в это время сияющая Оленька обернулась к последнему ряду, за который она боялась больше всего, и почти одновременно с этим раздался голос групкомсорга. Тимофей Голованов, соблюдая до конца все правила демократического централизма, которые он в избытке радостных чувств по поводу торжества массовой комсомольской сознательности своей группы чуть было не нарушил, «снял» Пашку с его розовых небес:

— Кто воздержался?

И Пашка Пахомов, так толком и не поняв, за что он голосует, возвращенный «обратно» в шестнадцатую аудиторию лишь поворотом Оленькиной головы и зычным тимофеевским голосом, автоматически поднял руку.

Собрание захохотало навзрыд. Смеялись вез, даже те, кто голосовал против аврала.

— Ну, Пахом, ну ты даешь! — булькал рядом с Пашкой Боб Чудаков.

— Пахом, как всегда, в своем репертуаре! — веселился бывший балетный танцор Юрка Карпинский.

— Зачем человека разбудили? — умирал со смеху Фарид Гафуров. — Человеку, может быть, хороший сон снился, а вы его голосовать заставили!

— Ну чего вы к нему пристали? — возмущался во втором ряду справедливый Степан Волков. — Ну, воздержался и воздержался. Чего тут смешного?

— А когда он не воздерживался? — съехидничала Галка Кляузнер. — Я такого случая что-то и не помню.

Остальные девицы, кроме Оли Костенко и Изольды Ткачевой, дружно подхихикнули Галке. Оля догадывалась о тайных Пашкиных симпатиях в свой адрес, а Изольда вообще никогда не смеялась и даже не улыбалась — берегла лицо от морщин.

— А ты, Кляузнер, молчи! — набросился на Галку Рафик Салахян. — Человек, может быть, стихи сочинял, а вы тут ржете, как лошади на конюшне!

Рафик знал о том, что когда-то Пахомов, еще на первом курсе, в бытность свою не Пашкой, а Павликом, тяготел к сочинительству и написанию на чистом листе бумаги зарифмованных строчек — это и привело золотого медалиста Пахомова на факультет журналистики. И поэтому теперь, в силу поэтической солидарности, защищал бывшего товарища по цеховой принадлежности от грубых нападок однокурсников.

— Тихо, товарищи, тихо! — миротворящим жестом поднял на кафедре обе руки Тимофей Голованов. — Первый пункт нашей повестки исчерпан. Абсолютным большинством голосов принято решение ехать сегодня на стройку всей группой. После окончания последнего часа занятий все собираются около раздевалки и оттуда коллективно следуют на Киевский вокзал, где мы садимся в электричку и едем до станции «Матвеевская», от которой я поведу вас кратчайшей дорогой через овраг к поселку строителей университета…

— …а теперь переходим ко второму пункту нашей повестки, — продолжал Тимофей Голованов. — Товарищи, вчера меня вызывали к декану нашего факультета…

— К самому декану?! — в один голос ахнули Инна и Жанна.

Для них это была совершенно фантастическая по своей недоступности инстанция.

— Как вы уже, наверное, все догадываетесь, — продолжал Тимофей, — речь шла о студенте нашей группы Павле Пахомове. Число пропущенных лекций и семинарских занятий дошло у Пахомова до астрономической цифры…

«Вот он зачем вчера на кафедру физкультуры приходил. И ведь не сказал, что к декану из-за меня вызывали. У, змей», — беззлобно подумал про себя Пашка, который, конечно, был обижен на родную комсомольскую группу за то, что она подвергла его, когда он воздержался при голосовании, такому неслыханному конфузу и осмеянию, но теперь, после сообщения о вызове групкомсорга к декану, обижаться было уже некогда — Пашка весь обратился в слух и внимание.