Факультет журналистики

— Но Анна Каренина является только одной половиной автопортрета Льва Толстого, — напористо продолжал Пашка, — второй половиной этого автопортрета был Константин Левин…

— Ну, что ж, пожалуй, достаточно.

Доцент Елкин встал и протянул Пашке зачетку.

— Товарищ Пахомов, я поставил вам «отлично». Хотите заниматься в научном студенческом кружке, которым я руковожу?

— Я подумаю, — надменно сказал Пашка, пряча зачетку в карман пиджака.

— Подумайте, подумайте, — очень серьезно повторил доцент Елкин.

Пашка вышел в коридор. Около дверей восьмой аудитории собралась чуть ли не вся пятая французская — все, кто, сдав экзамен, еще не ушел из университета. На лицах однокурсников цвели улыбки.

— Павел, молодец! — первой бросилась к Пашке Света Петунина. — Ты так здорово говорил о Льве Толстом, что мы все чуть с ног не попадали. Слушай, откуда ты так хорошо знаешь Толстого?

— Откуда, откуда, — ворчливо буркнул Пашка. — От верблюда! Изучать надо классиков.

Света засмеялась, а к Пашке уже протиснулась Оля Костенко.

— Павлик, поздравляю, — тихо сказала Оля, — молодчина.

Тимофей стоял позади всех. Пашка подошел и слегка ткнул его кулаком в грудь. Тимофей так же легко ткнул Пашку в ответ.

— Ну, как? — задиристо спросил Пашка и прищурился. — Едем?

— Едем, — вздохнул Тимофей.

4

Когда в пятой французской узнали о том, что Пашка и Тимофей собираются во время зимних каникул отправиться в «свободный полет», то есть не в дом отдыха, и не на лыжах, и не в коллективный культпоход по московским театрам и клубам — танцевальные вечера, песни, пляски, шарады, викторины, капустники, самодеятельность, — а в какую-то никому неведомую областную газету (и не на практику, не по направлению, а просто так, сами по себе) и уже там, в этой ни кому неведомой и пока даже географически неизвестной областной газете, предъявив свои студенческие билеты факультета журналистики, хотят попросить редакцию послать их в командировку в колхоз, когда в пятой французской узнали об этом, Тимофея и Пашку подняли на смех.

— По-моему, все это несерьезно, — сказала Оля Костенко.

— А чего там несерьезно? — глубокомысленно произнес Степан Волков. — Вон Афанасий Никитин тоже незнамо куда отправился, а попал в Индию.

— А Колумб? — подхватил Боб Чудаков. — Взял командировку в Индию, а в результате открыл Америку.

— Кстати сказать, Колумб так и не отчитался в командировочных суммах, взятых на открытие Индии, — добавил Эрик Дарский, демонстрируя великую преданность любимым сатирическим авторам Ильфу и Петрову.

— Ну, хорошо, Пахомов — известный выдумщик и фантазер, — развела руками Сулико Габуния. — А Голованов? Он же человек положительный, ему-то зачем ехать?

— Никто их там ни в какую командировку не пошлет, — неожиданно сказал Рафик Салахян. — Их по дороге арестуют, будут судить за ересь, сожгут на костре, а урны с прахом пришлют на факультет наложенным платежом.

— Пашкину урну поставят на кафедре физкультуры, — мрачно пошутил Юрка Карпинский.

— А тимофеевскую в комитете комсомола, вместо пепельницы, — добавил Боб Чудаков.

— Надо отговорить их ехать! — ужаснулась пышноволосая Руфа.

— Странная какая-то история, — задумчиво сказала Изольда Ткачева. — Пахомов не ходил на лекции, не посещал семинары и вдруг сдал литературу лучше всех. Голованов никогда не совершал никаких легкомысленных поступков и вдруг отправляется вместе с Пахомовым в какое-то авантюрное путешествие…

— Они же золотые медалисты, — с усмешкой заявила Галка Хаузнер, — им все можно.

— А вот и заголовок для некролога в стенной газете! — обрадовался Эрик Дарский. — Приключения двух медалистов окончились печально!

— Хватит вам всякую ерунду болтать! — сурово оборвал староста Леха Белое неуемных остряков. — Пускай едут. И ничего с ними не случится. Не маленькие.

Леха почему-то был единственным человеком в пятой французской, с самого начала положительно отнесшимся к идее поездки, хотя мог бы усмотреть уже в самой этой идее нарушение дисциплины про ведения каникул.

Дело кончилось даже тем, что именно Леха Белов помог окончательно определить маршрут — Куйбышев. Леха дал Пашке и Тимофею адрес своих куйбышевских знакомых, у которых можно было переночевать, если откажут в гостинице. И кроме того, один из членов семейства этих знакомых работал как раз в нужной Пашке и Тимофею областной газете.

Перед самым отъездом — за два дня, когда уже были куплены билеты, — студентов четвертого курса Голованова и Пахомова неожиданно вызвали в партбюро факультета журналистики.

Заместитель секретаря партбюро аспирант Халманов (инвалид войны со страшно изуродованной под Сталинградом рукой — вместо ладони и пальцев у него прямо от локтя шли обтянутые обожженной красной кожей, похожие на рачью клешню две лучевые кости) внимательно посмотрел на Тимофея и Пашку и сказал:

— Не удивляйтесь. Про вас по факультету ходят противоречивые разговоры. Куда-то собираются ехать, кому-то показывать студенческие билеты, где-то хотят заработать денег. Так это или не так?

— Так, — твердо сказал Тимофей.