Факультет журналистики

Он словно слился с машиной. Сросся с ней головой, руками, ногами. Он как бы помогал ей делать тяжелую, «слоновью» работу. Посылал в ее железное нутро свои человеческие эмоции и страсти.

И машина отвечала человеку тем же. Послушно подчинялась во всем. Служила всей мощью своих мускулов, всей энергией своих механизмов.

Через десять минут наблюдая за Мячевым, Тимофей и Пашка поняли, что видят перед собой величайшего артиста своего дела, человека, доведшего мастерство до высочайших вершин искусства. Мячев не просто работал. Не только набирал в ковш и грузил в кузова самосвалов горную породу. Он вдохновенно творил свой труд.

Экскаватор не знал ни одной секунды покоя. Он был в постоянном движении — еще только заканчивал ковш подгребать породу, а стрела уже начинала движение в сторону кузова самосвала. Еще не успевал последний кусок породы долететь из ковша до кузова, а стрела уже начинала обратное движение в сторону забоя. Ковш «отряхивался» на лету, и без всяких остановок наматывались тросы на вороты лебедок, и механизмы, «не переводя дыхания», изготавливались к новому гребку и повороту. И все это происходило непрерывно, бесперебойно, безошибочно, ювелирно. («Хороший экскаваторщик может ковшом спичечную коробку с земли поднять и даже букет цветов на подоконник любимой девушке положить», — вспомнилась Пашке Пахомову фраза, сказанная Мячевым, когда они шли перед началом смены по городу.)

…Когда Мячев нес ковш с породой к кузову очередного самосвала, перед экскаватором в морозной дымке, окрашенной свечением голубовато-фиолетовых прожекторных лучей и кроваво-красных автомобильных стоп-сигналов, возникли две фигуры в белых овчинных полушубках.

Мячев остановил машину.

— Где корреспонденты? — крикнул один из них.

Мячев вышел из кабины на палубу.

— Это за вами, — устало сказал Мячев. — В случае чего, валите все на меня. Скажите, что это я вас сюда притащил. Надо будет, звоните домой Гале. Я сменюсь а одиннадцать дня. Если с вами не разберутся до того времени, я подключусь и помогу.

6

Было уже четыре часа ночи. Пашка и Тимофей сидели на черном клеенчатом диване в большой холодной комнате с решетками на окнах. Напротив них за большим письменным столом расположился начальник охраны гидротехнического района Андрей Андреевич Кремнев (он сам представился «задержанным», полностью назвав свое имя, отчество и фамилию). Перед начальником охраны лежали на столе все пахомовские и головановские документы — паспорта, студенческие билеты, командировочное удостоверение. Внимательно прочитав их, Андрей Андреевич поднял голову.

— Скажите, — обратился он к Тимофею, — у вас есть какой-нибудь документ из МГУ о направлении вас именно в Куйбышев?

— Нет, такого документа у нас нет, — сказал Тимофей.

— Почему же вы поехали именно в Куйбышев?

— Это трудно объяснить, — вздохнул Тимофей. — Так получилось.

Кремнев снял телефонную трубку.

— Прошу Москву, — сказал он. — Москва?.. Прошу установить личности…

Он назвал себя, свою должность, а потом начал диктовать содержание паспортов.

Прошло минут десять. Зазвонил телефон.

— Слушаю, — сказал Кремнев, снимая трубку. — Так, так, так… Студенты? Спасибо.

Он положил трубку.

— Москва подтверждает ваши документы. Теперь наведем справки в области.

Кремнев позвонил в Куйбышев.

— Алло, райотдел? Кремнев из Жигулевска беспокоит. У вас на территории проживает Прусаков Петр Петрович, журналист, сотрудник областной газеты. Очень прошу найти его адрес через городскую справочную и доставить к вам для телефонного разговора со мной… К сожалению, у него нет домашнего телефона.

— Пока будут ходить за Прусаковым, — сказал Андрей Андреевич, — можете прилечь на диване или вот на этих стульях. Вода в графине, туалет в коридоре направо. Я буду в соседней комнате.

Он вышел через дверь, находившуюся прямо за его письменным столом, оставив ее слегка приоткрытой.

Тимофей сразу же встал и демонстративно пересел на стулья около окна.

— Тимка, ты что? — укоризненно спросил Пашка. — Обижаешься на меня, что ли?

— А ну тебя! — с досадой махнул рукой Тимофей. — Думаешь, вся эта история не дойдет до университета?

— Ну и что? Разве мы виноваты, что так получилось? Прусаков забыл сказать нам о допуске, а мыто здесь при чем?

— Забыл, не забыл — мальчишество какое-то! Зачем ты напросился с Мячевым в котлован?

— А разве не интересно было? Я, например, считаю, что очерк об экскаваторщике у нас уже в кармане.

— Его еще написать надо

— И напишем. Я, например, этого Николая Евдокимовича из планового отдела, как живого, вижу… Старичок-плановичок! Какая деталь, а? Да за такую деталь любой журналист месяц согласится в тюрьме сидеть… А как Мячев работал, Тим! Только одну эту ночь описать, когда мы на палубе экскаватора стояли, как на палубе корабля, — и то уже вся наша поездка будет оправдана.

— Ох, Павел Феоктистович, смешной вы человек!

— Чем же я смешной?

— Все тебе кажется легким, доступным, простым…

— А знаешь, Тим, мне сегодня даже захотелось стать таким человеком, как Мячев, и работать на экскаваторе, как бог!

— А хорошим журналистом тебе стать никогда не хотелось?