Фальдийская восьмерка (СИ)

К пятому дню пути Брак срать хотел на любые встречающиеся красоты, он совершенно одинаково ненавидел бесконечные деревья, овраги, прогалины, трижды проклятые шаргом буреломы и даже одно смердящее болотце, в котором пришлось оставить очередной костыль. Из смертельных опасностей на пути встретилась лишь усталость напару со всепоглощающей скукой, а на удивительные знакомства тянули разве что злобные лесные пчелы, поспешившие эту самую скуку развеять. А еще чесалось даже то, что чесаться не может, а запахом изо рта Брак наверняка мог наповал сразить не одну красотку. Способ помывки с помощью жахателя с каждым разом работал все хуже и хуже, к тому же кожа от такого варварского обращения иссохлась и шелушилась.

С водой повезло на третий день – сперва грянул обложной ливень на всю ночь, угробивший на корню все попытки передвижения, а после дождя обсохший и отсидевшийся под самодельным настилом Брак набрел на крохотный родник. Сырая земля вокруг источника пестрела отпечатками лап и копыт, поэтому парень не стал испытывать судьбу и мыться, ограничившись заполнением самодельного бурдюка из перевязанного рукава летной куртки – ткань оказалась водонепроницаемой. Пить из одежды мертвеца было противно, да и вода быстро зацвела, но других подходящих емкостей не нашлось. Особого выбора все равно не было – если первые пару дней Брак вообще не испытывал голода и жажды, так как все внимание и силы отнимали попытки хоть как-то двигаться вперед, то на третий день покорения леса желудок взбунтовался и потребовал жирного, сладкого и, желательно, жареного. Поэтому вонючая вода в куртке стала настоящим чудесным спасением – свои шансы набрести еще на один родник Брак оценивал трезво и грустно, а жевать сухую крупу уже не было никаких сил.

И вот на пятый день, когда ненависть калеки к лесу достигла своего апогея, тот внезапно ответил взаимностью. Запах хвои сменился чем-то пряным и прелым, опостылевшие плакальщицы и паутинницы стали встречаться все реже, а на замену им пришли древесные великаны с широкими, зубчатыми листьями и ноздреватой серой корой. Сплошной ковер вездесущего мха все чаще пестрел дырами, сквозь которые к небу тянулся невысокий, колючий кустарник, усыпанный мелкими темными ягодами. И чем дальше Брак продвигался на запад, тем больше появлялось кустов, становившихся практически непроходимыми препятствиями на пути. Пробиваться через переплетение топорщащихся шипами веток было невозможно, приходилось каждый раз тратить время на поиск дороги в обход. Из-за таких маневров парень не раз терял верное направление и был вынужден останавливаться, чтобы вновь соорудить компас.

Вдобавок к гразговым кустам, появились мелкие серые зверушки, которых Брак про себя обозвал визгунами. Выглядели они невероятно мило, отличались пушистыми хвостами, огромными жалостливыми глазищами, в которых можно было утонуть, и крохотными лапками, которыми зверьки с удивительной ловкостью цеплялись за ветки, путешествуя по кронам. А еще эти порождения шарга визжали так, что закладывало уши, причем не прерывали этого прекрасного занятия ни днем, ни ночью. Более того, на ночевке они умудрились ловко распотрошить рюкзак, подожрав остатки крупы и яблок, после чего объявили Брака своим благодетелем и принялись сопровождать его целой стаей, задорно подбадривая ругающегося калеку истошными воплями. Спасения от них не было никакого, на броски шишек и камней твари реагировали с любопытством и даже изредка возвращали брошенное назад.

На шестой день доведенный до отчаяния Брак, страдающий от недосыпа и непрекращающейся головной боли, выбрал момент и жахнул по стае визгунов, основательно ее проредив и устроив целый дождь из листвы, веток и тушек вредителей. Банку было жалко до слез, зато назойливые преследователи отстали и лишь изредка выражали воплями свое недовольство, благоразумно держась при этом подальше. Альтернативой жахателю в деле избавления от мелких тварей мог быть разве что лесной пожар, который сжег бы всю эту нечисть с потрохами, но на столь решительный шаг парень пока еще не был готов.

Тушки визгунов Брак подобрал, благо весили они всего ничего, после чего на ближайшей стоянке ободрал и мстительно сожрал, давясь жилистым темным мясом и сполна взыскав долг за ночные страданья. Желудок такое подношение воспринял с нездоровым энтузиазмом, из-за чего весь следующий день передвигаться пришлось короткими перебежками, под ехидную перекличку лесных обитателей.

Единственным несомненным плюсом лесных злоключений оказалось то, что они начисто вымыли из головы все лишние мысли. События на Плеши отступали под натиском попыток не промочить ногу, мутный Оршаг растворялся в небытие от позывов желудка, а прощальные слова Тордена смолкали под непрекращающиеся вопли визгунов. Сложно философствовать и размышлять о жизни и мести, хлебая остатки тухлой воды из рукава чужой куртки, когда от усталости сводит скулы, а протез натер колено до кровавых мозолей. Как Брак ни пытался держать место стыка в чистоте, на такое безрассудное использование конструкция рассчитана не была.